Философ - Джесси Келлерман Страница 3

Газеты «Лиги Плюща» обращались к людям молодым, предприимчивым, склонным к авантюрам. Несколько объявлений предлагали некурящим привлекательным женщинам в возрасте от двадцати до двадцати девяти лет стать донорами яйцеклеток. Бесплодные пары готовы были заплатить им до 25 тысяч долларов (плюс оплата расходов) – сумма, от которой у меня закружилась голова. Моя годовая стипендия – когда я ее еще получал – была меньше. И ведь выдавали-то такие деньги всего-навсего за одну клетку. Я сказал себе, что надо бы позвонить в банк спермы, выяснить, какие у них нынче расценки.

Одно объявление предлагало сделанную на заказ хозяйственную сумку «с символикой вашего женского землячества», другое – десятилетний «фольксваген-джетта» в хорошем состоянии. Третье – изданную, судя по всему, на средства автора книгу по истории университета, продававшуюся через его, автора, веб-сайт. Говорю «судя по всему», поскольку номер газеты был сильно зачитан, текст в нем местами поистерся, а составитель этого объявления, похоже, основательно съехал с ума. Разместить в «Кримсон» объявление может кто угодно. Нужно лишь сочинить не меньше пятнадцати слов – по шестьдесят пять центов за каждое.

Значит, на самом деле не «кто угодно» – я, например, не мог.

Восьмое, оно же последнее, объявление слегка поднималось над этим минимальным уровнем.

ТРЕБУЕТСЯ СОБЕСЕДНИК.

ТОЛЬКО СЕРЬЕЗНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ.

ПРОСЬБА ЗВОНИТЬ ПО 617-ХХХ-ХХХ ОТ СЕМИ ДО ДВУХ ДНЯ.

СБОРЩИКАМ ПОЖЕРТВОВАНИЙ НЕ УТРУЖДАТЬСЯ

Основное занятие современного философа – тщательное изучение языка. Я перечитал этот текст семь раз, и понимая, и не понимая его. Какого рода собеседник? Кому требуется? «Требуется» просто как собеседник или, скажем, как дешевый источник альтернативной энергии? Далее, если что-то требуется, значит, должен существовать тот, кто испытывает потребность, так? Разумеется, не так; глаголы работают иначе. Я мог лишь предполагать, что испытывает эту потребность в данном случае тот, кто поместил объявление. Однако устройство первого предложения, отсутствие в нем агенса, наводило на мысль, что передо мной, скорее, описание определенного состояния бытия, чем предложение работы.

И еще – как может человек, откликнувшийся на этот призыв, определить степень своей серьезности, если он не знает, в чем будет состоять его работа? Означает ли слово «серьезные», что серьезным должен быть я – или что мое предложение должно быть таким, чтобы перспективный работодатель счел его серьезным? Например, я могу испытывать серьезное желание обратиться в страстную лесбиянку и полететь в таковом качестве в космос, однако имеющиеся у меня шансы осуществить это желание ни один разумный человек серьезными не назовет.

Интонация объявления показалась мне и призывной, и отстраняющей – словно человек протягивал тебе одну руку, а другой от тебя заслонялся. И при чем тут, спрашивается, «сборщики пожертвований»? Если автор объявления боится возможности так называемой «кражи личности», то зачем указывать номер телефона? Почему не адрес электронной почты или, если уж быть по-настоящему старомодным, номер абонентского почтового ящика? Что-то тут не сходилось. Мне казалось, что я напоролся на некую мошенническую проделку. Перестараться по части подозрительности в наши дни, разумеется, невозможно, паранойя давно уже обратилась из патологии в признак здравого смысла.

И все же. Объявление выглядело странным, заманчиво странным.

Я мог бы позвонить и из библиотеки – вокруг все равно ни души не было, – однако я всегда относился к «Уайднеру» как к храму, и возмутить его пыльную тишину означало для меня совершить кощунство. Я собрал бумаги и, выйдя из библиотеки, пересек «Трехсотлетний театр», направляясь к «Канадэй-Холлу», уродливому, известному также под названием «Новостройка» общежитию, в котором жил первокурсником. Снег у Научного центра был грязен, утрамбован сотнями ног, я остановился, чтобы понаблюдать за компанией студентов, добавлявших последние штрихи к гигантскому, вылепленному в манере Дали снежному уху. Войдя в Центр, я подышал на ладони, вытащил сотовый и набрал номер. И услышал голос, сообщивший, что номер больше не обслуживается, и предложивший отправить сообщение на один-один-четыре-семь.

Я повторил набор, снова услышал тот же голос и только после третьей попытки сообразил, что произошло: Ясмина отключила мой телефон. То, что ей пришлось оплатить пришедший на мое имя телефонный счет, я сообразил не сразу, понял только одно: она опять нанесла мне удар, ни словом не предупредив, и это меня разъярило. Я едва не запустил телефоном в стену. И, чувствуя, что необходимость найти источник дохода стала еще более настоятельной, начал спускаться в подвал здания, чтобы позвонить оттуда по телефону-автомату.

Голос у нее был немолодой. Вроде бы я уловил акцент, хотя для полной уверенности мне требовалось нечто большее, чем единственное «алло».

– Здравствуйте, я звоню по объявлению в «Кримсон».

– А. И с кем я говорю?

– Меня зовут Джозеф Гейст [3].

– Рада знакомству, мистер Гейст.

– Спасибо. Как и я, миссис… – Я замолчал, давая ей возможность представиться. Она этого не сделала, и я продолжил: – Я заинтригован. Какого рода собеседник вам требуется?

– Католик. С маленькой «к». Вы могли бы назвать себя так?

– Думаю, да. Впрочем, во избежание недоразумений, я также католик с большой «К».

Она легко рассмеялась.

– Ну, этого я вам в вину ставить не стану.

Я решил, что она немка, хотя ее интонации разительно отличались от тех, что я слышал в Берлине. Возможно, родом из сельской местности или какого-то другого города.

– Я больше не бываю в храме, раз уж мы заговорили об этом.

– А, католик, отпавший от Церкви. Это мне даже больше по вкусу.

– Рад, что угодил.

– Итак, мистер Гейст, отпавший от Церкви католик. Вы, я полагаю, учитесь в Гарварде?

Объяснение истинного моего статуса заняло бы слишком долгое время, поэтому я ответил, не покривив, впрочем, душой:

– В аспирантуре.

– Да? И каков ваш предмет?

– Философия.

Очень короткая пауза.

– Вот как. Весьма интересно, мистер Гейст, весьма. Но философия какого именно рода?

Я испытал искушение подать себя в самом выгодном свете, однако решил подвигаться вперед с осторожностью.

– Католического, – сказал я. – С маленькой «к».

Еще один смешок.

– Возможно, мне следовало спросить вместо этого, кто ваш любимый философ.

Конечно, предугадать ее вкусы я не мог и потому избрал ответ, способный и позабавить ее, и возбудить любопытство: «Я сам, разумеется». Но сказал лишь: «Ich, natürlich» [4].