SPA-чистилище - Анна и Сергей Литвиновы Страница 29

Таджик кивнул.

– Называли.

– Какое?

– Иван.

– Я так и думал… – прошептал Ходасевич. – А как точно они его называли? Просто Иван? Или Ванечка? Или, может, по отчеству? Иван Иванович?

– Просто Иван.

– Очень хорошо, Имомали. Ну, давай теперь, скажи, что именно они говорили. Хотя бы одну фразу.

Имомали наморщил лоб, а потом выдал:

– Одна женщина – наверно, Алла Михайловна – кричала: «Я всегда знала, что ты с Иваном спала!»

«Значит, с Иваном, – подумал Валерий Петрович. – Значит, Любочка спала с исчезнувшим пятнадцать лет назад мужем Аллы… Но, впрочем, Иваном зовут и внука… Или, скорее, родная бабушка будет звать его Ванечкой?.. Не слишком ли я загибаю: половая связь между пятидесятилетней женщиной и студентом-подростком, почти ребенком?.. Да нет, не слишком, чего только не случается на свете в нынешние вольные, развратные времена… А Любочка штучка еще та… Это по всему видно… Наверно, она способна и парнишку двадцатилетнего – гиперсексуального, как все подростки, совратить… Но… В том споре, что слыхал таджик, скорее всего, речь все-таки шла об Иване Ивановиче… Это куда больше похоже на правду… Итак, пятнадцать лет назад, когда пропал Иван-старший, Любочке было под сорок, а Долинину – пятьдесят пять… И самой Алле около пятидесяти… Весьма подходящий возраст для адюльтера… И для последующего за тем убийства… Но это все домыслы, решительно никакими уликами не подтверждающиеся…»

Вслух полковник спросил Имомали:

– А вот интересно: та, вторая женщина, Люба, что она на обвинения Аллы ответила?

– Я плохо слышал. И слова незнакомые были. Но общий смысл такой, что это не твое, мол, Алла, дело.

– А что еще ты слышал?

– Больше ничего, детьми клянусь! Они потом только так, подвывали, что ли… Вроде бы, наверно, плакали. Обе…

– Понятно, Имомали. А скажи, в какой день тот разговор был?

Таджик задумался. Пробормотал:

– Сегодня воскресенье, да?.. Не вчера был – раз, – он загнул палец, – не позавчера, – загнул второй…

– И не четверг, точно… Среда это была. Нет, в среду я на завод ездил. Или, может, вторник? Скорее, наверно, во вторник они спорили…

– Во вторник, значит? Да, это совпадает с другими данными…

Ни с какими другими данными сведения, полученные от таджика, не совпадали – да и не было их, других данных, только догадки. Но по старой чекистской привычке полковник сделал вид, что информация, сообщенная ему азиатом, хоть и важна, но не бесценна.

– Ну, Имомали, молодец, помог… – сказал Ходасевич, закругляя разговор. – Я тебе пакет с грибами оставлю. Все-таки, наверно, их твой сын собрал.

– Господин полковник, – со жгучим интересом вдруг спросил таджик, – а где вы этот пакет нашли?

Долго же он сдерживал себя, пока не спросил об этом.

– Неважно. Одно могу тебе сказать: твоего сына рядом не было. И быть не могло.

* * *

Валерий Петрович вернулся к себе на участок.

Прохладное солнце светило во всю свою ослабевшую мощь, честно прощаясь с россиянами до будущей весны.

Сосны и ели, вековые кладовые хлорофилла, деятельно вырабатывали кислород.

С какого-то из участков – кажется, от пианиста Ковригина – доносился запах сжигаемой листвы. Где-то в другом месте жужжала сенокосилка. Стоял тот чудный воскресный денек, когда дачники стараются вовсю, готовя свои угодья к скорому приходу зимы. И на участке Аллы Михайловны, верно, остался бы к первому снегу идеальный порядок – да только не успела она закончить садовые работы. И успеет ли?..

Две грядки под пар оказались перекопаны, а третья – нет.

Газон успели усыпать желтые листья.

Под деревьями валялись ставшие никому не нужными яблоки.

Пять дней прошло со времени исчезновения хозяйки, а сад уже потихоньку приходил в запустение. И никаких следов Аллы Михайловны Ходасевич пока не нашел. Правда, сегодня у него появился новый подозреваемый – сторож Миша, который, оказывается, пребывал в Листвянке всю нынешнюю неделю.

И еще – удалось узнать о ссоре между Аллой и Любочкой.

Любочка не совсем откровенна с ним – это полковник понял еще вчера. Ее рассказ об исчезновении Ивана Ивановича был полон недомолвок и женского лукавства.

Надо поговорить с ней. Еще раз, и, наверное, более жестко.

Коль муж пропал, а спустя пятнадцать лет после его исчезновения исчезла жена, может, тому причиной банальный любовный треугольник? Страсть, оскорбление, ревность? И если мотив находится в интимной сфере, то единственная сторона треугольника, доступная для допроса, – художница Люба.

А золотое правило расследования бытовых преступлений: обычно убивает самый близкий – пока никто не отменял.

* * *

Любочка в саду поливала цветы из лейки. Валерий Петрович без стука прошел в калитку, напрямую соединявшую их участки. Так же, как у Аллы Михайловны, вокруг дома художницы имелся цветник – правда, гортензии и хризантемы в ее саду казались менее пышными, чем у соседки. Почему-то Ходасевичу пришло в голову, что данное обстоятельство могло задевать Любочку. Бог его знает, к чему они там ревнуют, эти дачники.

Лицо у соседки было сосредоточенное и грустное. Она подняла голову на шаги Валерия Петровича, но на ее лице не отразилось особой радости.

– А, это вы, – безразлично протянула она.

– Явился с ответным визитом, – отрапортовал полковник и протянул ей небольшую коробку конфет.

Зная, что на даче не принято приходить в гости с пустыми руками, он еще в Москве запасся коробками со сладостями и фляжками коньяку. Но визит к художнице спиртное категорически исключал. Оставались конфетки – причем ни в коем случае не с ликером.

– Может быть, я не вовремя? – галантно поинтересовался Ходасевич.

– Что вы, что вы. Вы очень кстати. Сейчас я закончу. И мы с вами будем пить чай. А потом я покажу вам свои картины. Вы ведь еще не видели моих картин?

– Увы, нет.

– А может быть, вы хотите есть? Слушайте, давайте вместе пообедаем? Время уже обеденное, а у меня от вчерашнего празднества осталась тьма продуктов. Только не думайте, пожалуйста, что я вас приглашаю оттого, что мне некуда их девать, просто мне приятно угостить вас…

– Огромное спасибо, но я очень сытно позавтракал. В том числе и вашими пирожками. Поэтому давайте ограничимся чаем.

После того как ритуалы вежливости были соблюдены, а художница закончила с цветочками, они уселись пить чай. Устроились опять на улице. Солнце уже начало потихоньку сваливаться в сторону тополей, трепещущих на Советской. Осенний день короток.

К чаю художница подала, кроме конфет Ходасевича, все те же вчерашние пирожки (разогретые в микроволновке), а также рулет с маком.