Госпожа Кофе - Анна Данилова Страница 29

– Мы? Да кто ты, собственно говоря, такая? – На гладком лице Альмиры появились красные пятна. – И чего суешь свой нос не в свои дела? Кто тебя просит ходить ко мне с сочувственным видом и учить жизни?

Она откровенно хамила мне, и я понимала, что она защищается и что теперь, когда Тимура нет в живых, ее интересовало одно: ее будущее с Ренатом. Мне не оставалось ничего другого, как развернуться и уйти. Но перед этим я не утерпела и сказала уже в дверях:

– Знаешь что, Альмира. Не думаю, что потеря близкого человека повредила твой рассудок. Твое поведение я объясняю лишь желанием избавиться от свидетеля, как это ни странно звучит, радости по поводу гибели Тимура. Возможно, это он заказал Минкина, чтобы не возвращать ему долг, нам это еще предстоит выяснить, и быть может, это было первой частью твоего же плана. Я не удивлюсь, если узнаю, что этот ход продиктовала Тимуру тоже ты. Но если выяснится, что и Тимура убила тоже ты…

– Я не убивала его. И то, что на его счетах есть какие-то деньги, тоже не знала. И о болезни тоже ничего не знала. Возможно, я не должна была так грубо вести себя с тобой. Но неужели ты еще ничего не поняла, Рита?

– А что я должна была понять?

– Да то, что до смерти Тимура я жила как в раю. А теперь, когда его нет, я вдруг поняла, что вся наша с ним жизнь была обманом и что Тимур встречался с Валентиной. Напрасно, во лжи прожитые годы. Теперь еще выясняется, что он был болен. Почему он мне, своей жене, не рассказал об этом? Не поделился? Да потому, что не считал, видимо, меня близким человеком. А вот ее, ту, с которой он и отправился на тот свет, считал. Думаю, она знала о нем все. И то, что у него нет долгов, – это тоже свидетельствует о том, что он мне просто морочил голову, как и всем остальным. А что касается того, убил ли он Минкина или нет, – это уже не ко мне. Ты прости меня, Рита. Не знаю, что со мной случилось. Я понимаю, ты хочешь мне помочь. Но пойми и ты меня. Ты, успешная, красивая, здоровая и любимая своим мужем женщина, приходишь ко мне, вдове. Да мне даже больно видеть тебя!.. Вот тебе моя правда. А теперь уходи. Возможно, когда-нибудь я и пожалею о том, что наговорила тебе. Но сейчас, повторяю, я не могу тебя даже видеть.

Я не поверила ей. Ей просто хотелось побыть вдвоем с Ренатом, осмыслить ту новость, которую я принесла им, – о болезни Тимура. Обсудить, как говорится, создавшееся положение.

Я буквально вылетела из квартиры Атаевых, чувствуя, как пылают мои щеки. Как, как она могла так поступить?! Ведь я помогала Марку расследовать убийство именно ее мужа – Тимура! И вместо того чтобы оценить мое участие и принять мое сочувствие, она обвинила меня в том, что у меня нет никаких законных оснований вмешиваться в ход расследования. Она говорила это таким уверенным тоном, что мне даже показалось, будто бы они с Ренатом уже обсуждали эту тему и меня. Хотя истинная причина такого хамства, конечно же, заключалась в том, что я, возможно, действительно раздражала ее одним своим видом благополучной и счастливой женщины. Однако оправдывать ее я все равно не собиралась. Больше того, я вдруг поняла, что, испытывая теперь уже неприязнь к этой женщине и жгучую обиду, потеряла всякий интерес к этому делу. Однако я не могла остановиться на полпути, ведь я планировала отправиться в Пристанное – подышать свежим воздухом и заодно выяснить, не продавал ли кто там дом и как этот дом мог быть связан с именем Валентины Неустроевой.

В машину я садилась, с трудом сдерживая слезы. У меня было такое чувство, словно меня ударили по лицу.

Да еще этот дождь. Я уже и не знала, то ли дождь заливает мое стекло, то ли слезы – глаза.

Пробка в центре города вызвала у меня сильнейшее раздражение, мне захотелось даже повернуть обратно, домой, переодеться, надеть резиновые перчатки и, вооружившись кистями, продолжить работу над своим очередным натюрмортом. Запертая со всех сторон машинами, слушая шум дождя и вспоминая, как пинали меня сейчас в квартире Атаевых, я спросила себя: может, эта Альмира права, и мне действительно не стоит заниматься не своим делом? Кто позволил мне влезать в души людей, копаться в чужих судьбах, пытаться как-то повлиять на ход событий? Но, с другой стороны, сколько раз самовольно вмешиваясь в расследования, я помогала Марку найти убийцу и предотвратить другие преступления! Еще я подумала о том, что и Марку, вероятно, часто приходится сталкиваться с людской неблагодарностью и хамством, но он же мне не жалуется, он просто делает свое дело, и все. Значит, это просто я оказалась такой слабой, бесхарактерной, раз повелась на хамство Альмиры. Альмира… Да, может, это она убила своего мужа вместе с любовницей? Стоп. Алиби Альмиры. Где оно, это алиби?

Я позвонила Марку.

– Марк, а где была Альмира позавчера днем, когда отравили ее мужа и Валентину?

– У нее нет алиби. Она говорит, что была с дочерью дома, и подтвердить это, конечно, никто не может. А что? Ты была у нее?

– Да. Марк… Представляешь, она, можно сказать, выставила меня вон. Наговорила массу гадостей, сказала, что я раздражаю ее одним своим счастливым видом, а она, видите ли, вдова.

– Главное ты узнала? – сухо спросил Марк, ставя меня на место.

– Да. Она ничего не знала о том, что Тимур болен. И Ренат (он тоже, кстати, был там, у нее) тоже ничего не знал. Она устроила истерику, заявила, что Тимур, значит, обманывал ее. Потом сказала, что теперь долги Тимура повиснут на ней, что ей придется продать квартиру, машины.

– Я так и думал, она ничего не знает о том, что никаких долгов у Тимура уже давно не было.

– Марк, а что у тебя нового?

– Я был у матери Вероники. Она подтвердила, что вчера дочь была у нее вместе с детьми. Из разговора я понял: это вполне нормальная семья, теща уважает Егора, просто души в нем не чает. Обожает своих внуков, помогает, как может, дочери. Подтвердила, что сама помогала Веронике замывать детские сиденья от рвоты. А потом Вероника эти сиденья отвезла домой, да там и оставила, и с тех пор детей в машине не возила, потому что машина не заводилась.

– А она на самом деле не заводилась?

– Понимаешь, это непроверяемо. Каждый человек, хотя бы немного разбирающийся в машине, может сделать так, чтобы она не заводилась. Это мог сделать как Егор, так и Вероника.

– А мать Вероники? Она умеет водить машину?

– Этим я не интересовался. А что, ты и ее подозреваешь?

– Да мало ли. Понимаешь, я бы никого из них не подозревала, если бы трупы не оказались в их машине и в их гараже. Но Егора подозревать – как-то уж очень… Ну не идиот же он законченный, чтобы так подставляться и трубить всему миру о том, что у него в гараже – трупы.

– Вот видишь, ты не подозреваешь его, а это, быть может, результат спектакля, который он перед нами разыграл. Он и Дворкина мог сам спровоцировать на разговор о тебе. Но и это непроверяемо.

– Почему?

– Да потому что я не хочу разговаривать с мужиком, который положил глаз на мою жену.

– Значит, ты все-таки допускаешь, что Егор мог сам срежиссировать все это, чтобы на него не пало подозрение? Марк, по-моему, это самая настоящая чушь. И мы с тобой уже об этом говорили.