Тройная месть - Марина Серова Страница 29

Те, кто был поумнее, слушая эту туфту, с сомнением пожимали плечами, остальной же массой версия была принята «на ура», и Коков беспредел подвергся бурному осуждению.

Свою личную заинтересованность Медик, естественно, предпочел скрыть. Боссу он доложил об успешном завершении расследования, о том, что киллер найден и обезврежен, и, таким образом, поставил в свой актив еще один жирный плюс.

Во-вторых, эта история стала мощным запугивающим фактором: Медик не упустил шанса продемонстрировать свой крутой нрав, дополненный почти неограниченными возможностями.

* * *

Свет в подвальном помещении был неярким, и все же он как-то странно резал глаза, казалось, что они вот-вот начнут слезиться от легкого жжения и покалывания. Рэм окончательно пришел в себя и припомнил, что явился сюда на встречу с давним дружком, неожиданно позвонившим вчера и наобещавшим золотые горы. Дружок тот был парень не промах и, поговаривали, уютно устроился в этой жизни. Теперь он вроде бы вспомнил о старом приятеле, то есть Рэме, и был готов сделать ему весьма заманчивое предложение. Рэм заинтересовался — еще бы, ведь это так льстило его самолюбию, поднимало планку его и без того высокой самооценки еще на несколько делений. Упиваясь приятными мыслями о себе, любимом, Рэм не заметил некой необычности ситуации, в которой оказался, — деловое свидание было назначено в малолюдном районе, среди новостроек, замороженных пару лет назад, — эта мелочь не смутила его.

Да и с какой стати он должен был чего-то опасаться? Никому ничего не задолжал, на неприятности не нарывался, «больные мозоли» сильных мира сего обходил стороной… Он тихо царствовал в своем мирке, мирке девчонок и мальчишек из простых семей, причем делал это, не нарушая сложившихся границ, играя строго по установленным правилам.

И тем не менее дружка он так и не увидел — приманка сработала, ловушка захлопнулась.

Теперь он сидел, привязанный к стулу, и пытался настолько быстро, насколько это возможно с его недалеким умом, сориентироваться. Несложная цепь рассуждений, наспех сооруженная от природы слабым мыслительным аппаратом, выглядела приблизительно так: «Какого черта нужно этим ребятам?.. При чем здесь Витка?.. Я не слабак, но с этими амбалами мне явно не справиться — размажут по стенке, стоит лишь рыпнуться… Витка напугана, если эта дьяволица струхнула, дело — дрянь… Сделаю все, что они захотят… Только бы пронесло…»

Виту не привязали, и она съежилась, скукожилась, собралась в комочек, стараясь слиться со стулом, по возможности раствориться, исчезнуть… Ее маленькие глазки уставились в пол. Видимо, экономя силы на психологическом противостоянии, она не желала поднимать взгляда на говорившего с ней.

Рэм не мог расслышать, о чем шла речь, — худощавый парень низко склонился над его девчонкой и ни разу не повысил голоса, поэтому пленнику в другом конце подвала не удалось разобрать ни слова.

Будь Рэм чувствительнее, тоньше, он пронаблюдал бы за тем, как менялось выражение лица девушки: мускулы все сильнее напрягались, четче обрисовывая контуры лицевых костей. Мелкие черты, заостряясь, все больше походили на мордашку ощетинившегося зверька, который полон ужаса перед более сильным противником, но, зная, что умрет, все же готов сражаться до конца, отдав все силы последней кровавой схватке. Ненакрашенная, неприбранная, Витка была серой, невзрачной мышкой — это знали все, даже ее дружок Рэм в минуты близости называл ее не иначе как «мой мышонок». Она же тайно ненавидела свое прозвище, звучавшее в устах любимого еще более оскорбительно, и, внутренне содрогаясь от гнева, с трудом справлялась с отвращением. Сейчас маска была сброшена, страшные обстоятельства обнажили ее внутреннюю суть, отразив все на юном личике: наружу без тени излишнего в решающий момент стеснения выполз, обнажая остренькие зубки, хотя и маленький, но чрезвычайно злобный хищник, не ведавший сострадания и жалости ни к врагам, ни к друзьям — переполненный беспросветно черной, источающей ядовитые испарения ненавистью…

«Крыса! Настоящая крыса!» — подумал Роман и резко отскочил от уродицы, поддавшись нахлынувшему вдруг чувству брезгливости. Конечно, Медик решил ее судьбу гораздо раньше, бросив первый беглый взгляд на эту особу, поэтому беседа сама по себе была лишь пустой, ничего не значащей формальностью. Скорее он вел этот разговор для отчета перед боссом, хотя вряд ли того заинтересуют какие-либо подробности «рядового» мероприятия отдела безопасности.

Вита все отрицала: она ничего не делала, ничего не знала… Твердила, что ее оболгали, подставили завистливые стервы, ведь с ней самый потрясный парень, по которому сходят с ума все эти дуры. У них с Рэмом все клево — вот эти вонючие шлюшки и решили подложить им свинью, не упустили случая…

Роман знал: она лжет, знал он также, что говорить с ней бесполезно, даже если избить такую до полусмерти, она не сдастся и будет твердо стоять на своем.

Некоторые болтали, что Медик может видеть людей насквозь — на самом же деле он просто был предельно внимателен, не упуская из виду ни одной мелочи в меняющемся выражении лица, ни одного непроизвольного жеста. Несомненно, помогал и курс психологии, усвоенный им, как и все остальные институтские предметы, на «отлично». Конечно, он ничего не смог бы добиться от этого «крысеныша», да это ему и не было важно. Он продолжал тянуть время, чтобы ублюдок, «стреноженный» в дальнем углу, хорошенько помучился, чтобы страх проник в каждый закоулок его темной душонки, пробежал пронизывающим холодом по внутренностям, заставил трястись в лихорадке и потеть. «Пусть этот холеный жеребец взмокнет и уписается. А потом я пообщаюсь немного со слизняком, загубившим жизнь моей малышки», — несомненно, решил Медик.

* * *

Роман прекрасно помнил тот день, каждую его незначительную, казалось бы, деталь, каждое произнесенное слово, словно все это случилось с ним вчера.

Его младшей сестренке Танюшке стало плохо, ее тошнило и рвало. Уже давно вышло все, что она съела за последний день, но рвота не прекращалась. Попытка выпить стакан воды привела к новому жестокому приступу — вода с примесью желчи струей хлынула обратно, не задержавшись в ее желудке и пяти минут. Хрупкое тельце малышки совсем ослабло, личико приобрело зеленоватый оттенок, она стала похожа на тоненький подвядший стебелек, готовый вот-вот сломаться прямо на глазах безумно любящих ее родных. Еще день назад его малышка была прелестным бутоном, обещавшим распуститься через пару-тройку лет, превратившись в скромный, не самый яркий, не самый броский, но такой обворожительно нежный и чистый цветок…

Решили немедленно ехать в инфекционку. У Тани взяли анализы, поставили систему, положение стабилизировалось, малышка уснула. Мама осталась дежурить, но в восемь вечера неожиданно вернулась. Увидев ее, Роман пережил шок, сердце сжалось в предчувствии непоправимой беды. Впервые он видел мать такой растерянной, подавленной, разбитой. Ее голос звучал глухо, каждое слово ей приходилось будто выталкивать из гортани, но звуки словно сопротивлялись, не желая выходить. Казалось, они царапают ей горло, оставляя глубокие раны.

Так они узнали, что у их тринадцатилетней малышки, у их Танечки, токсикоз первой половины беременности, плоду пять недель. Роман не хотел, не мог поверить — врачи ошиблись, такого просто не могло быть. Танюшка еще ребенок, она ни с кем не встречалась, он знал это абсолютно точно! Роман едва не признался, что частенько следил за сестрой, старался не оставлять без пригляда, гонял сомнительных типов, не позволяя им крутиться вокруг милашки-сестренки…