Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев Страница 29

Сторож снизу взглянул сухо и трезво.

– Не стоит, барин. Кроме меня, кто подлеца опознает?

Атаев швырнул комок смятых ассигнаций.

– Ну?! Быстро!

Сторож, спрятав деньги, назвал номер машины и описал, как выглядел водила. Потом добавил спокойным голосом, без подлых ужимок:

– Право слово, поостерегись, барин. Опасный был гонец.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СИДОРКИНА

В горах светает рано, но об этом мало кто знает. По утрам, когда солнышко уже бродит по кустам, горы все еще кажутся насупленными, черными и спящими. Саша никогда не ощущал мир так отчетливо, выпукло, ярко, как здесь. Но совсем не тянуло домой. Он не испытывал ни страха, ни тоски, ни скуки. Школа, родители, Москва – все отступило, кануло в неведомую бездну. И скорее всего надолго. Не навсегда, но надолго. Это тоже его не пугало. Было смутное ощущение, что сбылось нечто такое, о чем и мечтать не мог. Его вполне удовлетворяла новая реальность – горы, дедушка Шалай и пес Бархан. Он даже не стремился узнать, в каком он здесь качестве – пленник, гость, подопытный кролик.

С каждым днем у него прибавлялось обязанностей – уборка в доме, приготовление еды, уход за растениями в маленьком палисаднике, но главное, началась для него новая наука. Для того чтобы перевоплотиться из животного в человека, объяснил старик, и не просто в человека, а в высшее существо, надобно прежде всего увидеть свою истинную сущность беспристрастными очами, как изредка, может, раз или два за всю жизнь человек видит своих близких, словно при вспышке молнии. Обычно он лишь воображает, что видит кого-то, а на самом деле блуждает, путается в фальшивых, надуманных образах. Чтобы познать себя, необходимо восстановить внутреннее зрение, утраченное в долгой череде, и для этого придется опять, как до рождения, стать глухим, слепым и немым и не отзываться на сигналы извне.

Старик предупредил, что первый этап постижения займет всю зиму и весну, дальше видно будет. Он усадил мальчика на мшистом камне, велел закрыть глаза, а под ноги вывалил рой ярко-рыжих, крупных мурашей, которые устроили на Сашиной коже виттову пляску. Он терпел не больше пяти минут, потом с воплями и проклятиями начал стряхивать с себя насекомых. Бархан сочувственно завыл, а дедушка Шалай оценил опыт достаточно высоко. С улыбкой вспомнил, что сам когда-то, сто лет назад, выдержал только минуту. Передавив с десяток рыжих тварей и до крови расчесав лодыжку, Саша сказал, что готов попробовать еще разок. Услышав такое, Бархан отбежал в кусты и горестно светился оттуда желтыми глазами в черных окружьях, как двумя фонариками, а старик заметил нравоучительно:

– Наука постижения не терпит суеты, – после чего завязал Саше глаза платком и полную банку мурашей-людоедов высыпал под рубаху. Началась чудовищная мука, и в какой-то миг мальчику почудилось, что разъяренные мураши сожрали его целиком, разделив на составные части, и он готов был зареветь от ужаса, – но вдруг нестерпимая жара, жжение и зуд схлынули и сквозь сомкнутые веки он различил ток времени, подобный темному водопаду, обтекающему мозг. Это было почти блаженство и почти смерть… Дедушка Шалай снял с его глаз повязку, и мальчик без спешки, сосредоточенно начал собирать с себя мурашей одного за другим – с живота, с плеч, с бедер – и осторожно опускать их в стеклянную банку с узким горлышком. Вернулся из кустов Бархан и бешено бил хвостом о землю. Старик смотрел на Сашу с изумлением, но не произнес ни слова.

Вечером, при свете керосиновой плошки он с подвыванием читал суры Корана, заставляя мальчика повторять их за собой, и после одного-двух раз Саша произносил наизусть целые страницы, не особенно вникая в смысл. Опять в нем возникло ощущение, что это уже бывало с ним, не в этой, а в одной из прежних жизней – или в давних младенческих снах. Саша был доволен собой, своими маленькими победами и тем, что сумел удивить старика. Когда покончили с молитвой, спросил:

– Дедушка, когда я смогу увидеть Наташу?

– Рано думать об этом, – проворчал старик.

– Рано по возрасту или по уму?

– По всему. Наталья – дочь князя. Она не ровня тебе. Забудь про нее.

Саша не хотел уступать.

– Она спасла мне жизнь. Хочу поблагодарить. Отпусти завтра в деревню.

– Никуда не пойдешь. Будешь здесь сидеть. Еще долго. Пока человеком не станешь. Я же говорил. Совсем ничего не понял, да?

– Значит, я все-таки в плену?

– Человек бывает в плену только у самого себя. Никакого другого плена нет.

Когда старик уже начал глухо посапывать, засыпая, Саша снова подал голос:

– Дедушка, зачем все это?

– Что – это?

– Горы, города, мы с вами… Весь мир зачем устроен?

Старик недовольно пробурчал:

– Наверное, затем, чтобы такие, как ты, задумывались об этом… Спи, пожалуйста…

– Спокойной ночи, дедушка.

Старик не ответил.

Сидоркин вернулся в последней декаде сентября, и хотя не был в Москве больше месяца, не заметил в ней особых перемен. Как все последние годы, она напоминала озорную, подвыпившую старушку, подрумяненную и подкрашенную для, возможно, прощального бала, но ничуть от этого не унывающую.

Любимую Надин он оставил в глухом ухороне у дальних родичей в тамбовской губернии, наказав не являться без специального вызова. Надин его слушалась беспрекословно, но обревелась в три ручья. Сидоркин был в курсе событий, происходивших в его отсутствие, поэтому прямо с вокзала позвонил Сереже Петрозванову и уговорился о немедленной встрече. Старлей так обрадовался, услышав в трубке голос наставника, что начал заикаться, но по свойственной его характеру сосредоточенности не задал никаких вопросов, кроме одного-единственного: привез ли майор копченого омулька?

– Почему омулька? – удивился Сидоркин. – Где омуль и где я был? Ты что, Серж, с утра набухался?

– Никак нет, – счастливым голосом ответил старлей. – Просто вспомнил песню: славный корабль омулевая бочка… Ну и показалось…

Встретились на заветной точке – в пивбаре «Затейник Яша» на Таганке. Перед тем Сидоркин выгадал время, чтобы наведаться в свою однокомнатную квартирку на Юго-Западе. Убедился, что там все чисто, принял душ и побрился. Потом достал из-под стрехи семизарядный «вальтер», личный подарок полковника Санина, командира группы «Варан», уселся в любимое кресло и с полчасика подремал, размышляя о том о сем. Он уже знал, что неугомонный Магомай-Дуремар остался живой и опять на свободе. В свое время он хорошо изучил почерк этой загадочной личности и понимал, что тот не успокоится, пока не выполнит заказ покойного Ганюшкина. Тем более, на заказ нал ожил ось оскорбленное профессиональное самолюбие. В первые же минуты на вокзале почувствовал себя на мушке. Магомай будет преследовать их с Сережей, пока не убьет. Но это не слишком беспокоило майора, ему предстояло решить более сложные проблемы, можно сказать, мировоззренческого порядка. Не удивило его и то, как легко Магомай покинул централ. Теперь богатеньких по тюрьмам не держат, не за то сражались на баррикадах 91-го года, когда быдло в последний раз попыталось оказать сопротивление прогрессивной части нации, возглавляемой Ельциным, на ту пору еще крепышом, трижды облетевшим на вертолете статую Свободы и поклявшимся на партийном билете устроить для россиян свою маленькую благодатную Америку. Клятву он выполнил меньше чем наполовину. Действительно, денежные мешки в России теперь защищались всей мощью армии и флота, зато у остального электората хорошо если остались ножки да рожки.