Ключ к тайне - Елена Чалова Страница 29

– Это карта, – шептал старик. – Терезочка была такая забавница. Ну и от чужого глаза… Терезочка всегда считала, что время настанет. Но ты не ходи туда, рано еще, я уверен, что рано… Просто храни. Спрячь куда-нибудь и никому не показывай. Никому, слышишь? Они могут прийти за ним.

– За чем?

– За ларцом! И не снимай медальон, никогда, поняла? Тогда, может быть, они тебя не достанут…

– Кто? – Раде передался дядин испуг, и она тоже оглянулась. Но кроме них и Володи, в палате никого не было.

– Фашисты! – прохрипел Николай Андреевич. – То есть нацисты! Или еще хуже – те, другие…

Аппарат, стоявший рядом с кроватью на тумбочке, вдруг тоненько и противно запищал. Рада растерянно взглянула на мигающие лампочки, но в следующую минуту ее весьма бесцеремонно отпихнули в сторону, и врач сухо приказал:

– Уберите посетителей из палаты.

Володя с Ирадой и оглянуться не успели, как оказались в коридоре перед запертой дверью в отделение реанимации.

Некоторое время они сидели молча на облезлых стульях и ждали, а потом Володя спросил:

– Что ж вы не принесли его?

– Что?

– Ларец. Николай Андреевич все время повторял: «Она должна найти ларец. Должна получить наследство».

– Нет, вы не поняли, он не просил его приносить, – принялась объяснять Рада, у которой голова шла кругом. – Просто боялся, что не успеет сказать, где он, ключ-то был спрятан. Ларец я нашла, толку только никакого. И Николай Андреевич, кажется, даже расстроился, что я так шустро кинулась за наследством. Но вы не думайте, это не из-за жадности. Да и денег там нет. Там какие-то странные вещи, и Алекс говорит, что они не могут стоить особенно дорого. Только если гребень и нацистский нож…

– Алекс? Это тот парень, с которым вы познакомились в самолете?

– Конечно, я же вам говорила: аспирант и историк.

– Ну да, ну да. И что он еще думает о вашей находке?

– Да ничего. Мы и рассмотреть толком не успели, что там. Книга… Кант, кажется, но не старинная, советских времен. Нож сломанный со свастикой, гребень металлический, палочка с кругляшком, вроде печатки. Тетрадочка с каким-то алфавитом, руны, кажется. И пустая коробочка.

– Пустая? – удивленно переспросил Володя, задумчиво поглаживая бороду.

– Угу.

– Это странно.

Тут Рада спохватилась, что сидеть им в больнице непонятно сколько, и позвонила Алексу. Они договорились, что из больницы она вернется домой, а завтра с утра они встретятся снова.

Когда она выключила телефон, Володя спросил:

– А какая именно книга Канта была в ларце?

– Не помню. И честно сказать, мне без разницы. Я философию все равно не понимаю. На мой обывательский взгляд, – девушка гордо вздернула подбородок, – в большинстве своем философы были слишком умные. А потому в значительной степени ненормальные. И рассуждали о вещах бредовых и практического применения не имеющих.

– Ну, тут вы, конечно, не совсем правы, – протянул мужчина. – Иммануил Кант был личностью, несомненно, выдающейся. А скажите-ка, картинки в книге были?

– Картинки? – Ирада задумалась. – Да… звездное небо, кажется. И портрет, само собой. И еще схемки какие-то.

– Ага, тогда это, скорее всего, «Всеобщая естественная история и теория неба», – удовлетворенно кивнув, постановил Володя.

– Вы читали? – Рада взглянула на бородача со смешанным чувством почтения и насмешки.

– Признаться, читал. Я, видите ли, увлекаюсь астрономией. Ну, на любительском, конечно, уровне. А ведь и Кант был астрономом.

– Может, это другой Кант? Я читала про философа.

– Он начинал как астроном, последователь Ньютона. Между прочим, эта книга, которую вы нашли в ларце, в наши дни читается достаточно легко, если не обращать внимания на тяжеловатый слог того времени. Как ни удивительно, все теории и умозаключения Канта нашли подтверждение в выводах современной науки. А тогда ученые этот его труд осмеяли, решили, что слишком многое он выдумал. Однако Кант обладал аналитическим умом и способен был от частного закона перейти к обобщению и применить для больших пространств то, что люди могли увидеть лишь на малых моделях.

Ирада вопросительно выгнула брови, и Володя принялся с энтузиазмом рассказывать:

– В то время, когда еще никто и понятия не имел о такой замечательной штуке, как телескоп Хаббла, Кант писал, что Солнце и звезды входят в Млечный Путь; другие звездные миры и Млечный Путь образуют еще более крупную систему.

Опираясь на теорию тяготения, он предположил, что со стороны кольцо Млечного Пути будет выглядеть как диск, а овальные и круглые туманности (вроде туманности Андромеды) он классифицировал как далекие млечные пути, то есть высказал мысль о существовании других галактик. Кант также указал на дискообразность галактик как на результат их вращения и действия в них тяготения, и провел глубокую аналогию между Солнечной системой и системой Млечного Пути, одинаково управляемыми тяготением.

А потом он высказал парадоксальную идею о том, что многие земные структуры устроены гораздо сложнее, чем небесные тела и Вселенная, а следовательно, более трудны для познания. Легче изучить Солнце, чем гусеницу, считал этот великий человек. «Я не говорю: „Дайте мне материю, и я создам гусеницу“; я говорю: „Дайте мне материю, и я построю Вселенную“, потому что это более простая и современная задача», – писал Кант.

Ну и по поводу происхождения Вселенной его мысли тоже были удивительно актуальны.

Володя, увлекшийся собственным рассказом, вдруг вспомнил, где они находятся, и сник. В коридоре появилась каталка, которую сопровождал врач скорой и санитары. Пожилая женщина на каталке, кое-как прикрытая казенным байковым одеялом, лежала неподвижно. Дверь реанимации распахнулась, и каталка въехала внутрь. Володя вскочил и, придержав ручку, спросил суровую медсестру:

– Как там наш Николай Андреевич?

Тетка окинула их равнодушным взглядом и буркнула:

– Стабилизировался. И не сидите тут. Вечер уже. Завтра приходите.

Ирада и Володя отправились домой. На обратном пути Володя рассказывал девушке, что Кант прожил на острове Кнайпхоф всю жизнь, практически никуда не выезжая. Слыл чудаком, любил женщин и к старости сделался болезненно пунктуален – местные лавочники сверяли по нему часы. Похоронили философа здесь же, в соборе на острове. И забыли о нем на долгие годы. Сейчас-то известное имя используется как торговая марка, но реально, кроме могилы, не осталось ничего: ни дома, ни вещей, ни наследников.

Рада слушала с интересом и не заметила, как они добрались до дома.

И вот она снова одна в пустой квартире. Здесь царят разгром и беспорядок, тикают старинные часы в комнате Николая Андреевича. А в тетиной комнате часов вовсе нет, даже будильника. Девушка зажгла везде свет, чтобы было не так страшно, заперла дверь на два замка. Позвонила из Светлогорска Скво, и Рада долго выслушивала, как хорошо на море, кратко рассказала, что дядя попал в больницу (о нападении промолчала), и уверенно заявила, что сама она в полном порядке. Да, привет Борису. Чао.