Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 29

– Знаете, как он прорвался сквозь кордон? В чьем-то грузовичке поздней ночью. А знаете, почему грузовичок не обыскивали? Потому что он принадлежал новобрачным, направлявшимся в свадебное путешествие. До чего деликатные эти военные! Правда, у меня на этот счет есть кое-какие мысли.

Мне-то их знать было совершенно не интересно, но из чистой вежливости, что понятно, я задала ей вопрос и присела на предложенный стул.

– В этом месяце была одна-единственная свадьба, – ответила она, понизив голос. – У мсье Севере-на и его подчиненной Эммы, она рисует у них рекламы. Я лично причесывала девчушку перед церемонией. Дивные волосы! Правда, пришлось с ними повозиться, получилось очень удачно. Короче, они купили старую карету скорой помощи – еще времен войны 14-го года, чтобы отправиться на ней в поездку на медовый месяц. Почти даром, я-то точно знаю, мой муж им и продал. Ну и вечером тронулись в путь. А вон что вышло!..

Молчание. Ей нравилось держать слушателей в напряжении. Я имею в виду других ее собеседниц, потому что мне только хотелось побыстрее вернуться домой.

– Что именно? – спросила я, чтобы поддержать разговор.

Быстрый взгляд на дверь. Подошла ко мне, приобняла и почти шепчет:

– Той же ночью один человек, которого я знаю с виду, своими глазами видел, как этот Северен вернулся в город и совсем один. Хорошо, что вы сидите, – он был босиком и в пижаме!

Признаюсь, я не сразу поняла значимость этого откровения. Я тоже знала с виду мсье Северена, который руководил отделом рекламы в одном агентстве, прямо в порту. Я сталкивалась на улице с его невестой, та еще ломака – вся извивалась как угорь и носила прозрачные платья, чтобы все на нее смотрели. Я бы тоже с радостью сделала ей укол, чтобы увидеть, как с нее слетит эта надменность. Я слышала, что они были любовниками долгое время до того, как поженились. Моя кухарка даже высказала в моем присутствии странное предположение, от которого меня бросило в краску: мсье Северен, судя по его внешности, не мог причинить невесте большого вреда. Я прочитала в одной книжонке, случайно обнаруженной на чердаке, что мужчина маленького роста, наоборот… Ладно, замнем для ясности. Об этом я лично ничего сказать не могу, поскольку не имею опыта в подобных делах. Во всяком случае Балаболка замолчала только для того, чтобы насладиться моим замешательством, потом добавила:

– Ну я-то могу мозгами раскинуть!

И постучала пальцем по виску. Снова быстрый взгляд на дверь. Ее лицо, от которого разило духами, вплотную приблизилось к моему.

– Вы что, не понимаете? – сказала она. – В ту ночь сбежавший оказался на их пути. И он угнал грузовичок с невестой. С тех пор Северен затаился дома, но ее больше никто не видел!

– Послушайте, но он же должен был обратиться в полицию, пожаловаться! – возразила я.

– Гордость не позволяет.

– Наверное, поссорились по дороге.

Она развела руками, как бы говоря, что я могу думать все, что хочу, и рассчиталась за укол. Разумеется, эта купюра заставила меня слегка пожалеть о проявленной по отношению к ней жесткости, я удержала ее за руку, когда она собиралась идти к двери, и задала вопрос, чтобы доставить ей удовольствие и дать возможность поговорить еще:

– Но вы-то сами что думаете? Почему она не вернулась?

– Гордость не позволяет. Мужчина, который ее похитил, шесть лет не видел женщин. Нужно продолжать?.. Возможно, он ее придушил, когда закончил дело. Теперь ее вернет океан.

Можно представить себе, в каком настроении я вышла из парикмахерской. Как я уже говорила, я никогда не симпатизировала Эмме, но не могла не сочувствовать ей, как женщина женщине. Я видела, как в день свадьбы она выходила из церкви, такая молодая, такая белокурая. Четыре года назад у меня был почти такой же цвет волос. Ближе к вечеру мне также попался на глаза ярко-желтый фургон, увитый белым тюлем. Я представила себе эту ужасную брачную ночь. Грузовичок, остановленный где-то посреди деревенской дороги, в лунном свете, полное безлюдье. Она внутри, раздетая догола, возможно, связанная. Что же ей пришлось пережить перед тем, как он ее убил! И смириться с этой мыслью, повернув к нему залитое слезами лицо в тщетной надежде, что он оставит ее в живых.

На полпути к дому мне не захотелось возвращаться через порт, где мужчины пьют, сидя на террасах, и раздевают меня взглядами, хотя зимой и летом я хожу в застегнутом наглухо бежевом плаще. Некоторые даже свистят вслед. Я только ускоряю шаг. В этот вечер их желание казалось мне просто омерзительным. Я предпочла идти мимо вокзала, я знала, что там дежурят солдаты. Они тоже, конечно, молча смотрели на меня в упор тяжелыми взглядами, но это армия, которая считается самой отважной в мире, и я знала, что защищена от любых неприятностей.

Когда я переходила площадь, их было человек двенадцать в лучах заходящего солнца – все в форме защитного цвета, ружье у ноги. Красно-оранжевые свет растворял тени и озарял стены вокзала. Я знала их главного, он сидел в стороне на скамейке. Высокий, крепкого сложения, средних лет, мужественное лицо, седоватые виски – его звали капитан Мадиньо. Он приходил на похороны моего мужа. Всегда здоровался, когда мы сталкивались в городе, а иногда галантно разговаривал со мной о том о сем. Рассказывали, что с солдатами он все больше молчит и держит их в строгости, но только благодаря собственным достоинствам он из рядовых выслужился до офицера, и, признаюсь, мне он казался весьма представительным. Увидел меня, он поздоровался, и поскольку к себе в пустой дом я не торопилась, то подошла к нему. У него на коленях была разложена штабная карта. Произнеся несколько дежурных фраз, я спросила его:

– Так что, капитан, так и не нашли этого беглеца?

Я уже упоминала, что об этом судачили все в городе, и мне казалось естественным заговорить об этом с офицером, которому были поручены поиски. Впрочем, Мадиньо не удивился. Только взгляд посуровел.

– Мы расставили посты на дорогах, вокзалах, пляжах, – ответил он, складывая карту. – Я уверен, что мерзавец не смог проскользнуть. Он все прячется где-то здесь.

Он повысил голос, ударил по карте ребром ладони. Я осмелела:

– Похоже, у вас с этим человеком личные счеты.

– С человеком? Это не человек, – закричал он, – это мразь!

Потом ему стало неловко, что он вышел из себя в присутствии женщины, он снял фуражку, предложил мне присесть на скамейку. Я села рядом с ним. Наши лица были обращены к пурпурно-красному солнцу. Он пробормотал глухим, но уже спокойным голосом:

– Каролина, я никому еще не рассказывал об одном воспоминании, которое мучит меня. Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени? Мне легче будет рассказать это другу.

– Как-то много лет назад, – начал капитан, – перед праздником 14 июля нас расквартировали в одной деревне недалеко от Арля. Меня как старшего сержанта поместили в дом к мэру, он был фермером и считал, что я похож на него самого в молодости. Он получил свой чин в битве при Шмен-де-Дам, а я родился в крестьянской семье. Я этого не стыжусь, ведь потом я сумел выбиться в люди, даже сумел получить аттестат военного образования, хотя и самоучка. У этого работяги не было сыновей, а только одна дочь восемнадцати лет Полина, свежая и миловидная, сама непорочность. Мне доставляло неожиданное удовольствие видеть, как она расхаживает по дому, кормит кур, в сумерках шьет, при этом всегда скромная и опрятно одетая. Мне уже шел сороковой год, но я испытывал лишь отвращение к гарнизонным девицам и стал грезить о Полине, как подросток может грезить об ангеле. А ее смущение, когда я возвращался со службы, взгляды украдкой, когда она поднимала голову от шитья, указывали мне, что я тоже ей не безразличен.