Негодяй из Сефлё - Май Шёвалль Страница 28

Непривычно прямой в устах Рённа вопрос.

– Ну, так в лоб я не утверждаю…

– Маловероятно. И вообще странно, – сказал Рённ.

– Поведение Хульта тоже кажется странным, мягко выражаясь.

Рённ не ответил.

– Как бы то ни было, желательно добраться до Хульта и расспросить его поподробнее о его разговоре с фру Нюман, – решительно сказал Мартин Бек.

На Рённа это не произвело никакого впечатления, он зевнул во весь рот и посоветовал:

– Тогда поищи его по селектору. Едва ли он далеко ушел.

Мартин Бек метнул в него изумленный взгляд и сказал:

– Вполне конструктивное предложение.

– Чего тут конструктивного. – ответил Рейн с таким видом, словно его несправедливо в чем-то обвиняли.

Мартин Бек снова поднял трубку и передал, что первого помощника комиссара Харальда Хульта просят, как только он объявится, незамедлительно позвонить в управление на Кунгсхольмсгатан.

Окончив разговор, он остался сидеть на прежнем месте, уронив голову в ладони.

Что-то здесь было не так. И смутное предчувствие грозящей опасности не уходило. От кого? От Хульта? Или он упустил из виду что-нибудь другое?

– Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? – вдруг спросил Рённ.

– Какая же?

– Что, если я, к примеру, позвоню твоей жене и начну расспрашивать про тебя…

Он не договорил до конца и пробормотал:

– Ах да, ничего не выйдет. Ты же в разводе.

– А иначе что бы ты мог сказать?

– Да ничего, – отнекивался Рённ с несчастным видом. – Я просто не подумал. Я не намерен вмешиваться в твою личную жизнь.

– Нет, что ты все-таки мог бы ей сказать?

Рённ замялся, подыскивая более удачную формулировку.

– Значит, так, если бы ты был женат и я позвонил бы твоей жене, попросил бы вызвать тебя к телефону и она спросила бы, кто говорит, я бы…

– Ты бы?..

– Я бы, разумеется, не заявил: «С вами говорит Эйнар Валентино Рённ».

– Господи, это еще кто такой?

– Я. Мое полное имя. В честь какого-то киногероя. На мамашу в ту пору что-то нашло.

Мартин Бек внимательно слушал.

– Значит, ты считаешь?

– Считаю, что, если бы Хульт сказал ей: «Меня зовут Пальмон Харальд Хульт», это выглядело бы нелепо и странно.

– Ты-то откуда знаешь, как его зовут?

– А ты сам записал имя на блокноте Меландера, и вдобавок…

– Что вдобавок?

– У меня тоже есть его имя. В жалобе Оке Эриксона.

Взгляд Мартина Бека мало-помалу светлел.

– Здорово, Эйнар. Просто здорово, – сказал он.

Рённ зевнул.

– Слушай, кто у них сегодня дежурит?

– Гюнвальд. Но он ушел. И вообще от него проку не жди.

– Значит, есть еще кто-нибудь.

– Конечно, есть Стрёмгрен.

– А Меландер где?

– Дома, наверно. Он теперь по субботам выходной.

– Пожалуй, стоило бы поподробнее заняться нашим другом Эриксоном, – сказал Мартин Бек, – Беда только, что я не помню никаких деталей.

– И я не помню, – сказал Рённ. – Зато Меландер помнит. Он все помнит.

– Скажи Стрёмгрену, чтоб он собрал все бумаги, в которых упомянут Оке Эриксон. И позвони Меландеру, попроси его прийти сюда. Поскорей.

– Это непросто. Он сейчас замещает комиссара. И не любит, когда его беспокоят в нерабочее время.

– Ну, передай ему привет от меня.

– Это я могу, – сказал Рённ и. шаркая подошвами, вышел из комнаты.

Две минуты спустя он явился снова.

– Стрёмгрен едет, – сказал он.

– А Меландер?

– Приехать-то он приедет, но…

– Что «но»?

– Похоже, он не в восторге.

Восторгов, разумеется, требовать не приходилось. Мартин Бек ждал. Прежде всего, что так или иначе объявится Хульт.

И еще возможности поговорить с Фредриком Меландером. Фредрик Меландер был величайшим сокровищем отдела по особо важным преступлениям. Он обладал феноменальной памятью. В обычной жизни – зануда, но как детектив незаменим. По сравнению с ним ничего не стоила вся современная техника, ибо Меландер мог за несколько секунд извлечь из своей памяти все достойное внимания из того, что он когда-либо слышал, видел или читал о данном человеке или деле, и изложить свои воспоминания четко и вразумительно.

С такой задачей не справилась бы ни одна вычислительная машина.

Но писать он не умел. Мартин Бек просмотрел некоторые заметки в блокноте Меландера. Все они были сделаны очень своеобразным, неровным и совершенно неразборчивым почерком.