Боулинг-79 - Анна и Сергей Литвиновы Страница 28

Я хочу быть понят своей страной,

А не буду понят – что ж!

Над родной страной пройду стороной,

Как проходит косой дождь…

И широким шагом удалился за кулисы.

И тут же на сцену вышла, держа в одной руке письмо, а другой, схватившись за голову, девушка, недавно изображавшая Ундертон:

– В том, что умираю, прошу никого не винить и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите (другим не советую), но у меня выходов нет…

Девушка идет по сцене все быстрее, почти бежит…

А за сценой – вдруг звучит выстрел!..

И ансамбль сразу вжаривает Девятую симфонию Бетховена – в переложении для электрогитары.

Зал напряженно затихает.

А через минуту из-за кулис сатирические герои Победоносиков, Моментальников, Иван Иваныч под звуки траурного марша выносят на плечах обмякшее тело Поэта… И Победоносиков брякает скрытую цитату из Сталина: «В лице Маяковского мы потеряли лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи…»

«А он молодей, – со щемящим чувством подумала о Валерке Лиля, наблюдавшая за происходящим как бы с изнанки, изнутри сцены: в том числе и за тихим залом. – Но он сам не знает, как ему распорядиться своим талантом…»

Похоронная процессия скрылась за кулисами. Аудитория молчала – не очень-то понимая, что представление кончилось. Многие, кажется, так и не врубились, что, собственно, только что на их глазах происходило и как к этому относиться. И лишь когда красно-бархатный занавес пополз, скрывая от глаз ансамбль, раздались отдельные хлопки.

Они были до того жидкими, что не шли ни в какое сравнение с грохотом, которым публика приветствовала все предыдущие выступления. И только с рядов, где помещался родной Валерке факультет, раздалось что-то похожее на бурные и продолжительные. Чей-то голос выкрикнул: «Браво!» Кто-то (кажется, Володя) завопил:

– Держись, Валерка!

Однако в целом реакцию зала можно было описать одним словом: недоумение. И, когда занавес закрылся, отгородив зрителей, Валера довольно громко произнес:

– Да, друзья. «Баня» и в самом деле провалилась.

Однако некогда было предаваться рефлексиям. Они уволакивали аппаратуру, освобождали сцену для представителей следующего факультета…

* * *

Вечером, после смотра, в студгородке происходило как минимум две пьянки.

Правда, первую столь грубо язык именовать не поворачивался, потому что она имела место в одной из многочисленных репетиционных комнат ДК, и в ней принимали участие члены жюри только что прошедшего конкурса. Готовили для нее – и подавали на стол – повара и буфетчицы расположенной в Доме культуры столовой. Разумеется, пища была гораздо изысканней, чем та, которой тут повседневно потчевали студентов.

Хозяин застолья, директор ДК Олъгерд Олъгердович сумел добыть для трапезы и язычок, и маслинки, и белорыбицу. Он же пригласил за стол и девчонок, со знанием дела отобранных им лично из студий современного, народного и бального танца. Директор совершенно справедливо рассуждал при этом: «Пусть начальство их не е…т, а только поглядит или за коленочку подержится, а все ему радость».

Олъгерд Олъгердыч был большой мастак угадывать самые сокровенные движения души руководства – потому и дослужился, начиная с аккомпаниатора-баяниста, до немалого своего поста.

Несмотря на отдельные шероховатости, смотр-конкурс прошел на высоком идейно-политическом уровне, и теперь можно было заслуженно расслабиться и поговорить в узком кругу о планах, задачах и перспективах. Во главу стола междусобойчика посадили, разумеется, замсекретаря парткома. На место рядом с собой он указал Олъгердычу: значит, и правда, смотр-конкурс удался, начальство, в основном и коренном, довольно.

Полились тосты: за родной институт, за таланты студентов, преподавателей и молодых ученых, потом лично за замсекретаря, затем за «хозяина этого дома» Олъгерда Олъгердовича. Водка мешалась с коньяком, хлопали пробки шампанского, стали уже громко смеяться и взвизгивать девушки-танцорки.

Когда сабантуйчик был в разгаре – примерно между седьмым и восьмым тостом – председатель жюри, наконец, как бы между делом поинтересовался у Олъгердыча:

– Как тебе выступление электроэнергетиков?

– Вы имеете в виду «Баню»?

– И имею, и введу, – хохотнул поднабравшийся, но никогда не терявший контроля над собой замсекретаря. – Ты выяснил, кто там ее рекомендовал к постановке?

Директор ДК оказался к новому вопросу начальства подготовленным.

– Никто. Чистая самодеятельность. Парень этот, который Маяковского играл, все затеял. Валерий Беклемишев, руководитель агитбригады электроэнергетического факультета.

– А почему его никто не контролировал?

Секретарь факультетский недосмотрел, Прошкин. – С удовольствием заложил коллегу по идеологической работе директор ДК. – Сценарий даже не прочел. На репетиции ни на одной побывать не удосужился.

– А ты сам, Олъгердыч, – строго спросил председатель жюри, – удосужился?

– Но я-то не отвечаю, – с ноткой обиды молвил директор ДК, – за все, что на факультетах напридумают.

– А должен, Олъгердыч, отвечать. Кстати, а почему, все хотел спросить, у тебя отчество такое странное – Оль-гердт-ович?

– Нормальное отчество, – обиделся руководитель дворца культуры. – Даже древнеславянское. И совсем я не Гердтович, а Олъ-герд-о-вич.

– Ладно, – пихнул директора ДК в бок парткомовский начальник, – живи. Но «Баню» эту, учти, народ совсем не воспринял.

– Да я уж понял, – вздохнул О.О. – Промашка вышла. Больше не повторится.

Участь Валеркиного мини-спектакля была решена. Не видать ему больше сцены – никакой, ни большой, ни малой.

– Но ты парня этого, – покачал указательным пальцем председатель, – что ерунду с Маяковским придумал – он ведь сам ее придумал? – используй. Как его там зовут, говоришь?

– Валерий Беклемишев, третий курс электроэнергетического.

– Талантливый парнишка. А талантами мы не имеем права разбрасываться. Надо только их в правильное русло направлять.

Директор ДК жадно впитывал указания начальства.

– Сделаем, – солидно кивнул он.

После этого разговора участь Валерки была на оставшиеся студенческие годы решена.

* * *

Он, естественно, даже не предполагал об этом.

В то же самое время, когда происходил руководящий междусобойчик, Валерка вместе с членами агитбригады и музыкантами ВИА праздновали свою премьеру в одной из общежитских комнат. Была приглашена и Лиля.

Студенческий сейшн, естественно, организован был куда как проще, чем происходивший одновременно с ним идеологический междусобойчик. Однако готовились к вечеринке заранее, посему и выпивки, и закуски хватало. На столах и водка имелась, и советское шампанское, и болгарское вино «Гамза». В тарелках лежали крупно, по-мужски, нарезанная докторская колбаса и российский сыр. В качестве основного блюда выступал салат оливье. Актерка, сыгравшая Ундертон (ее звали Оля), приготовила его дома (она была москвичкой) и заботливо привезла в кастрюле в общагу.