Проклятие Стравинского - Валерия Леман Страница 28

Естественно, когда я вышел из полиции и огляделся, нигде вокруг и близко не просматривался никакой Жак Мюре. Очевидно, после не совсем приятного допроса парень рванул домой либо куда-нибудь в город. Интересно, куда?

Пару минут поразмышляв, я пришел к выводу, что самое разумное – направиться в район хореографической студии на набережной, где ночевал покойный Савелий. Признаться, я и сам не знал, чего хотел от бедняги Жака. Просто где-то в глубине души у меня возникали смутные подозрения и тревожные вопросы.

Да, анализ отпечатков Жака Мюре дал отрицательный результат, но комиссар сам отметил, что оба зеленых следа на руке Савелия могут не иметь никакого отношения к убийству – быть может, Савелий просто перепачкался, раздавая автографы за час до своей смерти. Между тем мне не давал покоя мой сон: Пьер среди рассыпанных на полу фломастеров; Пьер, натягивающий точно такие же перчатки, которые были на руках Жака… Жак Мюре – чем не убийца? К тому же, оказывается, он был также знаком с доктором Плисом…

Несколько минут – и я был в нужном месте, устроившись на открытой террасе кафе прямо напротив хореографической студии «Олимп». Весьма кстати ощутив чувство голода и припомнив о своем решении ознакомиться с утренним выпуском газеты «Утро», я заказал плотный завтрак из омлета с ветчиной, а пока что позаимствовал с соседнего столика оный выпуск.

Статью своего знакомца Питера Пуле я нашел без труда, потому как она занимала всю первую полосу. Под гигантским заглавием «Блаженство смерти – кто же автор?..» стояли полицейские снимки мертвых тел Савелия и Алекса со счастливыми черногубыми улыбками. Следом располагался мой собственный портрет: я нагло пялился в камеру Питера Пуле с чрезвычайно самодовольной улыбкой, словно и был тем самым таинственным мистером Икс, что отправлял на небеса танцовщиков балета, получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Ну, коротышка Питер, держись! – на всякий пожарный погрозил я пальцем газете и принялся за чтение.

Надо отдать должное неприятному журналюге: кроме эффектно поданных фотографий вкупе с заголовком-вопросом, в самой статье не было ничего, что можно было бы назвать порочащим мою репутацию. Парень просто достаточно подробно описывал встречу русской журналистки Риты Ошенко, «слегка замешанной» в прошлогоднем шумном деле доктора Плиса, и русского туриста Алена Муар-Петрухина, умудрившегося вместе со своей подругой Соней Дижон обнаружить тела парней, павших жертвами пропавшего год назад препарата того самого Плиса. После этого славный Питер сделал резкий поворот в сторону общих размышлений о национальном характере.

«Во всем этом деле с первых же шагов ярко просматривается «русский след», – глубокомысленно размышлял журналист. – Первая жертва – русский танцор Савелий Уткин, и обнаружили его русские туристы – Ален Муар-Петрухин и Соня Дижон. Вторая жертва – парижанин Алекс Мону, который накануне своей смерти посетил выставку русской художницы Сони Дижон. И заметьте, какое совпадение: опять-таки Соня Дижон в компании все с тем же Аленом Муар-Петрухиным обнаружила тело Алекса. Не слишком ли много совпадений? Русский характер хорошо известен своей непредсказуемостью и, скажем так, взрывоопасностью. Там, где европеец сто раз подумает, принимая наилучшее решение, русский попросту рубанет шашкой…»

Прочитав последний пассаж, я тут же припомнил слова Сони. Ага, моя художница попала в точку, отметив, что нам впору покупать ушанки да шашки! Больше в статье Питера читать было нечего – пассаж про шашку, пожалуй, был самым удачным моментом вкупе со стократным повторением забавно звучавшей фразы «русские туристы Соня Дижон и Ален Муар-Петрухин». Я вернул газету на соседний столик и откинулся на спинку стула, в ожидании своего заказа в сотый раз припоминая все факты преступлений в солнечном Монтре.

Итак, три дня назад, спустя примерно час с копейками после триумфального выступления Савелия, его труп обнаружили мы с Соней на скамейке набережной; при этом парень был одет в балетный костюм щелкунчика. Поскольку вопрос с ночевками в студии был благополучно решен, чем в таком случае Савелий занимался на набережной в течение часа с небольшим после своего успешного выступления? Почему сидел на скамейке под звездами, не соизволив даже для приличия переодеться?

На следующий день ситуация в чем-то повторяется: триумфальное выступление Алекса Мону – и спустя час с небольшим мы с Соней вновь обнаруживаем труп на набережной. Как и его предшественник, Алекс – в своем балетном костюме и даже гриме, в позе, словно скопированной с картины Сони. И вновь остаются без ответа все те же вопросы: чем Алекс занимался в течение примерно того же отрезка времени, почему не переоделся в обычную одежду?..

Повторим вполне очевидный вывод: оба случая очень похожи на фотосессию. И если поверить, скрепя сердце, уверениям Риты Ошенко, что она никаких фотосессий не проводила, то кто, в таком случае, мог ее заменить?

Я усмехнулся: фотохудожником вполне мог выступить душка Жак Мюре, у которого также на груди висела фотокамера. Любопытен и тот факт, что экспертиза показала: накануне смерти у Савелия была короткая «любовь не по любви» – назовем это так, и скорее всего насильником в данном случае выступил Жак Мюре. После вызова в полицию и беседы на эту щекотливую тему Мюре в самом буквальном смысле содрогался от ужаса, наверняка сто раз покаявшись в своем проступке. В таком случае он вполне мог подарить блаженную дозу «Волшебного сна» чересчур уж расхныкавшемуся Савелию, в один миг избавив парня от страданий, а себя – от возможных неприятностей.

Но при чем тут в таком случае смерть Алекса Моне? Я невольно пожал плечами. Возможно, парню удалось что-то прознать про адюльтер Мюре с русским. А может, и того круче: что, если Алекс знал о виновности Жака в смерти Савелия, возможно, проследив в тот вечер за успешно выступившим конкурентом? В таком случае все складывается в интересную картинку, в которую чудненько укладывается и тот факт, что Жак был знаком с доктором Плисом, чье зелье бесследно исчезло год назад…