Зеркало Елены Троянской - У. Уилер Страница 28

Пришлось отвлечься от записей Купера, да и вообще — от каталога коллекции лорда Карниваля. Пришло время ланча; секретарь, всё более чувствуя себя погробным должником милосердного ангела, принёс в комнату холодный ростбиф и сандвичей, подогрел чаю и устроил небольшой стол у камина.

— Да уж, коллекция Его Светлости впечатляет… — задумчиво сказала Дороти.

— Если бы он не был так несметно богат, он давно разорился бы на своём увлечении. Но вот, сейчас он желает просто отдать эту коллекцию. Всю, всю без остатка.

Теперь Джексон, переживший столь глубокое потрясение, пребывал в меланхолическом настроении.

— Там есть несколько изрезанных страниц… — заметила Дороти.

— А-а, это его светлость сам редактировал каталог, прежде чем передать мне. Вообще-то все записи он хранит у себя в кабинете, никому не показывает. Но теперь велел мне привести это всё в надлежащий вид, прежде чем передавать коллекцию новым владельцам.

— У него, наверное, много агентов? Я перепечатала листы, написанные ужасным почерком.

— Да уж, у всех учёных — кошмарный почерк. Торопятся записать свои мысли. Тот человек, кажется его фамилия Купер, он вообще был довольно импульсивным типом. Вы верите в графологию? Говорят, по почерку можно определить характер. А тот господин, кажется, археолог, увлечённая натура, слишком эмоциональный и упрямый. Удивительно, как лорд Карниваль выносил его. Терпеть возражения не в его духе.

— Но ведь он терпел этого Купера? — с недоверием поинтересовалась Дороти.

— Ну да. Хотя, в конце концов, они сильно повздорили, чего и следовало ожидать.

— Давно это случилось? — осторожно спросила сестра милосердия.

— Кажется, осенью прошлого года. Его светлость был страшно разгневан. Лорд Карниваль вообще… ужасно несдержан в гневе, — горестно вздохнул Джексон.

После короткого отдыха Дороти Мадж вернулась к печатной машинке, а Джексон, немного успокоившись, занялся описанием книг. Через пару часов работы Дороти удовлетворённо постучала по столу срезами толстой кипы свежеотпечатанных листов. Она составила практически полное представление о коллекции Карниваля. Оставались лишь исчезнувшие описания. Но Ива не сомневалась, что та странная дурнота, то болезненное ощущение на кончиках пальцев, что посетили её в кабинете лорда, относились именно к этому вырезанному. Да-да, там спряталось нечто исключительно важное.

— О, Дороти… Не знаю, что бы я делал без вас! — горячо воскликнул Джексон, с восхищением глядя на проделанную сестрой милосердия работу.

Но тут его вновь призвал властный звонок из кабинета. Джексон вернулся через несколько минут и стал с с озабоченным видом колдовать над спиртовкой.

— Его светлость потребовал чаю, — сообщил он. — Сказал, что не будет спускаться в столовую, пообедает в спальне.

— Мистер Джексон! Эдвард! Я умоляю вас — послужите медицине! — воскликнула Дороти.

— Каким же образом? — опешил секретарь.

— Его светлость наотрез отказался от лекарств, но я прежде всего медицинская сестра! Вы не могли бы дать ему порошок?

— Но он не станет, — затряс головой Джексон.

— Давайте добавим его к чаю. Он почти не имеет вкуса. Пусть лорд Карниваль и самого несдержанного нрава, но никто не должен остаться без божьей и медицинской помощи. По крайней мере, это укрепит его расшатанные нервы.

Дороти ловко всыпала порошок в чашку и улыбнулась секретарю. Когда Джексон вышел, она достала из саквояжа другой порошок и аккуратно высыпала его в чашку секретаря.

Через десять минут Джексон, сидевший над каталогом библиотеки, широко зевнул и уткнулся носом в коленкоровый переплёт. Ива послушала ровное, безмятежное дыхание, тихо поднялась и погладила спящего по голове.

— Бедный, бедный, — сказала она нежно и пошла к дверям.

Едва она выглянула из кабинета, как вновь скрылась за дверью, оставив щель для наблюдения: На лестнице послышались голоса, мужской и женский. По лестнице шла высокая, статная горничная со стопкой белья на руках и метёлкой для вытирания пыли подмышкой. За ней неспешно поднимался пожилой слуга. С площадки они повернули налево — в тот коридор, который располагался по другую сторону от лестницы. Слуга открыл ключом вторую или третью по коридору дверь, они вошли и их голоса стали приглушёнными. Вероятно, они должны были приготовить комнаты для гостей лорда Карниваля.

Скорее всего, слуги также уже были поставлены в известность о предстоящем увольнении. «… И уже вручил рекомендательное письмо, очень милое…» — донёсся голос горничной, а приятный баритон ответил ей: «Несомненно, Адель, вам следует туда съездить в ближайшее время. Найти хорошее место так трудно!».

Когда их шаги стихли на лестнице, Ива вышла из секретарской и направилась прямо к двери кабинета его светлости. Из спальни слышался тонкий, дребезжащий храп Карниваля. Она вынула из сестринского платка шпильку, осторожно просунула её в замочную скважину и с удивлением обнаружила, что дверь не заперта.

Внутри у Ивы был особый компас, некий чувствительный (хотя и весьма капризный) прибор, который вёл её к тому, что спрятано от глаз, но доступно внутреннему взору ясновидящей. Лёгкий холодок в груди, покалывание в кончиках пальцев, смутное беспокойство в желудке, иногда даже вдруг подкатывающаяся тошнота — ощущения не из приятных, иногда даже просто болезненные, но они чувствительно и однозначно показывали присутствие сокрытого. Бледные отпечатки слов были для внутреннего чувства Ивы, словно камертон для чуткого инструмента. Теперь, точно настроенный, этот инструмент чутко отзывался на присутствие утаённых предметов.

Ива быстро зашла в кабинет. По сравнению с тем, что она видела здесь позавчера, в кабинете царил хаос. Витрина была пуста. Но на небольшом столике у камина стоял открытый ящик, в который были аккуратно сложены артефакты, переложенные мягкой бумагой. На рабочем столе были разложены кожаные папки и разрозненные листы. Именно здесь, подле стола, находилось то самое, что так возбудило её чувства. Ива внимательно осмотрела стол, но ни массивный письменный прибор, ни книги не таили ничего экстраординарного. Её беспокойство росло, она подняла глаза, и взгляд её остановился на маленькой тёмной картине: На стене за креслом Карниваля висел небольшой голландский натюрморт. Очень тёмных красок, прекрасный лейденский «мементо мори» с атрибутами учёности. Ива внимательно всматривалась в тёмную поверхность, словно пытаясь проникнуть за толстый слой старого потрескавшегося лака, за выпукло положенные краски, прямо к поверхности изображённого в натюрморте стола, на котором в продуманном, несколько нарочитом беспорядке лежали приоткрытые книги, свернувшиеся по краям географические карты, остро очиненные перья. Стояла чернильница с присохшей к горлышку мухой. И над этим всем ухмылялся человеческий череп с глумливым выражением пустых глазниц и беззубой челюсти.

Простая деревянная рама картины плотно прилегала к дубовой панели кабинета так, словно картина не висела на ней, а была вмонтирована прямо в стену. Ива осторожно коснулась рамы, и та неожиданно легко поддалась, повернулась вокруг своей оси, скользнула вглубь стены и обнаружила тайник.