Малавита-2 - Тонино Бенаквиста Страница 28

Заглянув в логово Боулза для обычного разбора полетов, Том прошел по безымянной аллее к никогда не запиравшейся двери Уэйнов. В кухне он остановился на мгновение, привлеченный запахом мяса и пряностей, потрескивавших на маленьком огне; ему захотелось приподнять крышку, чтобы посмотреть, что же там готовится.

— Не вздумайте! — воскликнул Фред, появляясь из подвала с бутылками в руках. — Это сюрприз к ужину.

Глядя прямо в глаза друг другу, они обменялись крепким рукопожатием, лучше всякой улыбки говорившим о настроении каждого из них, и разыграли привычную сцену встречи добрых друзей, которыми они не были. Фред пригласил Тома пройти в сад, где их ждал чай с печеньем.

— Я подумал, что для белого вина — а оно в этих местах отличное — еще рановато. И давайте посидим на свежем воздухе — становится приятно.

Под мягким апрельским солнцем Том прошел по крытой галерее, белокаменные своды которой ничуть не пострадали за три века ее существования. Выйдя в сад, он уселся за тиковый стол, потемневший от дождя и холодов, и стал разглядывать заднюю часть дома, стараясь смотреть глазами своей жены Карен, всегда мечтавшей жить в таком месте. Он задержался взглядом на колокольне, оставшейся от старого монастыря, на увитых плющом камнях, на синих ставнях, расположенных на трех этажах комнат, на бассейне, устроенном немного повыше, чтобы не было видно купающихся, и большой открытой площадке, где хватило бы места целой деревне. Карен заслужила такое.

— Вы что-нибудь делали с домом с прошлого раза?

Фред показал на нижнюю кухню, «очень удобно, особенно летом, чтобы не бегать без конца с этажа на этаж».

— Лимончик к чаю?

— Нет, спасибо, я так.

Специальный агент Томас Квинтильяни мог гордиться своим жалованьем, позволившим ему отправить сыновей учиться в университет и купить дом в фешенебельном районе Таллахасси, штат Флорида. Карен вела там здоровую, спокойную жизнь, деля свое время между садиком и соседями, большей частью пенсионерами. Но, несмотря на все это, она не скрывала своей ностальгии по Старому Свету, который узнала и полюбила, когда изучала там архитектуру, и ей было грустно, оттого что она никогда уже туда не вернется. А вот какой-то бывший гангстер живет в Провансе, в историческом месте, в трех часах езды на поезде от Парижа и своей семьи, когда он. Том, видится со своими три раза в год.

— Мне кажется, Фред, или вы действительно становитесь более цивилизованным? Тонкие вина, чай, старые камни. Вроде бы даже книжку прочитали?

— Обидно было бы пить всякую гадость, живя в винном краю, не правда ли? А чай я всегда пил, только теперь это японский зеленый — говорят, он хорош для простаты. И да, я прочел «Моби Дика» — как все, но не думаю, что об этом стоит рапортовать в Вашингтон.

— Вы стали другим, с тех пор как живете здесь, более основательным, что ли.

И они пустились в долгий разговор об оседлости и подвижности, сожалея каждый о том, чего ему больше не хватало, говоря банальности о темпах жизни, о судьбе, о надвигающейся старости. Эта встреча со старым врагом — как со старым другом — доставляла обоим какое-то необъяснимое удовольствие, каждому интересно было узнать, что произошло с другим за это время, услышать рассказ о его ошибках, его печальные признания. Но время откровенничать еще не пришло, и пусть в кармане у каждого лежал заряженный кольт, готовый быть пущенным в ход в любую секунду, пусть ножи были наточены и ожидали первого неосторожного слова, чтобы вонзиться в противника, пусть в загашнике дожидалась своего часа небольшая ракета, способная разнести прованскую деревушку, Том и Фред попивали чаек, обмениваясь банальностями и греясь в мягких лучах послеобеденного весеннего солнышка.

Капитан ФБР заметил своего подчиненного Боулза, который потягивался за окном, как будто только что проснулся.

— Вздремнул, наверно, сдав вам вахту, — сказал Фред. — Этот человек ночами не спит, все ждет, что я сбегу от него куда-нибудь, как в Нормандии.

— Ну, как вы с ним ладите?

— Он скрытный, молчаливый, слишком «английский» для меня. Вообще-то, по мне лучше бы это был итальянец, типа Капуто или Ди Чикко. Я уже заранее боюсь нашей завтрашней поездки в Париж. Представьте себе восемь часов в одной машине с Боулзом, и вы поймете, что такое полное одиночество.

Раз в год — это делалось под контролем программы Уитсек — Фреду предписывалось являться в посольство Соединенных Штатов для продления единственного документа, удостоверяющего его личность в глазах французской администрации, — паспорта. Впрочем, он никуда не ездил, и этот документ был ему априори не нужен, но Том никогда не упускал из виду необходимость срочного отъезда. Каждый раз его фотографировали, брали отпечатки пальцев, а в случае смены фамилии, что случалось в среднем раз в три года, велели представлять предыдущий паспорт. Учитывая его особый статус, ему назначали особое время для свидания, обычно в воскресенье, рано утром, чтобы он встретил как можно меньше соотечественников. Фред предоставлял все необходимые сведения, кроме адреса, который знали только Том, Боулз и их высшее начальство в Вашингтоне. Насколько это возможно, Том старался избегать общественного транспорта, и эта поездка в Париж и обратно совершалась обычно на машине. Фред и Питер должны были выехать в субботу ближе к вечеру, к полуночи прибыть в отель, в шесть утра явиться в посольство, с тем чтобы в воскресенье вечером уже вернуться в Мазенк. В этом году, по причинам, знать которые Фреду было совсем не обязательно, Том постарался объединить их тайное рандеву и завтрашнюю поездку в посольство в один уик-энд.

— Боулз прекрасный сотрудник, и пора ему возвращаться на родину. К концу года я приставлю к вам нового агента — свеженького, с пылу с жару, выпускника Квантико.

— Что, если женщину? Могли бы вы уж среди пятнадцати тысяч федеральных агентов подыскать мне женщину. Я бы ничего от нее не скрывал; окажись она еще и хорошенькая, разрешил бы купаться в бассейне.

— Ну вот, еще даже не откупорили бутылку, а уже несете всякую чушь. Лучше сходите на свою нижнюю кухню и долейте горячей воды в чайник.

* * *

В восемь часов Тому наконец было позволено приоткрыть крышку кастрюли, в которой весь день что-то готовилось. Он увидел нечто продолговатое, коричневое и морщинистое, но при этом весьма аппетитное.