Депутатский заказ - Алексей Макеев Страница 28

Зарево на Воскресенской было хорошо заметно из окон стандартной трехкомнатной квартиры в центре города. Четверо мужчин среднего возраста, собравшиеся за столом, прервали разговор, когда ударная волна от взрыва кислородных баллонов заставила мелко задребезжать стекла. Один из них, помоложе остальных, с типично южной, кавказского типа внешностью, подошел к окну и, отдернув занавеску, вглядывался некоторое время в багровые пульсирующие отсветы. Покачал головой, усмехнулся в густые черные усы и вернулся к столу.

– И что там приключилось, Ахмед? – лениво поинтересовался один из мужчин.

– Пожар, – коротко ответил тот. – Похоже, Промстройсервис горит. Или рядом что-то.

– Рядом, говоришь? – переспросил другой. Правая сторона лица его была изуродована толстым, неаккуратным шрамом, такие остаются от ножевых ранений, если раненый не обращается за медицинской помощью. – А ведь рядом там котяевский «Караван». В цвет беседы, мужики!

– Значит, сволочь эта и к «Каравану» клинья подбивала, так, что ли? – вступил в разговор еще один – у него, единственного из собравшихся, кисти рук и пальцы с тыльной стороны были густо покрыты наколками. – А ты конкретно Шурика «крышуешь», так ведь, Кабан?

– Котяев еще месяца полтора назад ко мне сам приходил, – мрачно ответил Кабан. – Жаловался, что достали его: продай-де восемь «КамАЗов» за полцены, да еще бартером на алюминий и с отсрочкой платежа. А фирмочка – «Стрелец-интер» – откуда взялась, никто не знает, но регистрировалась через Славку Честаховского! Сечешь, Мордва?

– По-онятно… Когда эта стервь «Альянс» контрапупить задумала, тоже с этого начиналось! И что ты Котяеву присоветовал? – Мордва, получивший такое экзотическое «погоняло» за трогательную любовь к мордовским ИТЛ (чуть не со слезами умиления тамошнюю жизнь вспоминал), явно заинтересовался.

– Чтобы и не вздумал. И вот что я вам скажу: если здесь, – Кабан дернул головой в сторону окна, которое, как по заказу, осветилось багровым сполохом, – опять Витькины штучки, то я его урою. Кроме шуток, замочу, и все! Иначе вся братва надо мной потешаться будет: авторитет, дескать, фуфлыжный.

– Теперь ты смелый, – с явной иронией протянул последний из четверки, до сей поры в разговор не вступавший. – А как оклемается Домовой? Чем Мулла кончил? Если забыл, так вот Ахмед напомнит!

Далекий от преступных кругов, но начитавшийся криминальных романов и мнящий себя знатоком блатных обычаев и порядков обыватель, попади он каким-то чудом на эту сходку, был бы удивлен и разочарован. И то сказать: квартира как квартира, ничего особого, на живописные «малины» никак не похожа. И мужички, самые что ни на есть заурядные, сидят за вполне обычным, не поражающим роскошью столом, выпивают понемногу, как все нормальные люди, закусывают… И обходятся без непременной круговой банки с чифирем да заряженных «планом» самокруток. Разговаривают спокойными голосами, вполне по-русски. Где же «феня» пресловутая?

Невдомек «знатоку» блатной романтики, что чем выше поднялся человек в преступной иерархии, тем меньше он в разговоре будет употреблять жаргон. Это считается несолидным – так, для малолеток, хулиганья, «пехоты»…

А разговор меж тем шел серьезный, сходняк был экстренный, собранный по горячим следам тем последним мужчиной, помянувшим Домового. В славоярских мафиозных кругах его знали как Шкалика; странноватая кличка для человека, принципиально не бравшего в рот ничего, крепче безалкогольного пива.

Новости в преступной среде разносятся быстро, тем более такие. Не каждый день «смотрящего» увозят на машине «Скорой помощи», да не куда-нибудь, а на Филину горку. Люди, добравшиеся до степеней известных в криминале, наивными мальчиками не бывают, жизнь знают очень неплохо, в особенности темные ее стороны. Знали собравшиеся не понаслышке и про третий приступ, и то, чем он кончается. Род занятий у них был куда как нервный, спивались у них на глазах многие их «корешки» и народ помельче, а Белая Леди берет дорогую цену за свои ласки… Насмотрелись, недаром Шкалик в трезвенники подался! Так что насчет «оклемается Домовой» – это навряд ли, да и надеялись собравшиеся совсем на другое. Но теперь кто-то должен встать выше всех, потому что если социально и психологически преступники напоминают орду дикарей-людоедов, то организационно – это чисто феодальный мир.

Никто из собравшихся войну за раздел наследства Домового начинать не хотел, пусть даже было за что повоевать. Решили временно установить что-то вроде «моратория» на разборки и прочие «конкретные стрелы», похоронить Прасолова, как полагается, «по понятиям», а когда братва из разных кланов на тризну соберется, тут-то и поднять вопрос о преемнике. И внять гласу народа, то есть «пехоты». Глядишь, и без крови обойдется…

Но в одном мнения авторитетов совпадали: Баранову пора дать по рогам. Прав был Епифанов, когда говорил тому о хрупкости его положения, да и сам Виктор Владимирович понимал: худо ему придется без прасоловской подстраховки. Вот теперь это «худо» и начиналось. Забавно, кстати, что никакого «погоняла», клички, если по-русски, у Виктора не было. Называли его авторитеты в разговоре по фамилии, а то еще мразью, падлой, стервозой и прочими ласковыми именами. Что свидетельствовало: нет, не стал он своим в подпольном этом мире!

– Ведь что он, поганец, делает, – никак не мог успокоиться Кабан, – он, падло, цены сбивает и тридцать процентов откатных берет. Треть – Домовому, остальное – себе! Но нам-то откат с неба, мать его, не падает, еще кто и когда за рулежкой приканает, а шакалюга эта самого же себя и разруливает!

– Вовремя Зяблика завалили, – поддержал «предыдущего оратора» черноусый Ахмед. – Среди скотинки дойной слушок гнилой пошел, что, дескать, если вопросы, то к Зяблику. Мол, разрулит дешево и по совести!

– От ментов в Зябликовом дельце этот вшиварь отмазался как-то, – задумчиво продолжил тему Шкалик. – Уж не знаю, кому отстегнул, но тишина, будто на Малой Васильевской каждый день из «трещоток» поливают.

– И шпанцов затонских не тронули. – Кабан выразительно пожал широченными плечами. – А ведь ко мне этот соплячонок приполз, когда дурь из головы повыветрилась, на следующее утро. Так поверите, от него конкретно дерьмецом приванивало. Дошло до шпиндика, кого завалил, вот полны штаны и…

– Дурак он тебе, – вступил в разговор Мордва, – со шпиндиком светиться. А то не догадался, кто придурку «трещотку» в рученьки блудливые сунул! А вот что странно: Дусеньку ухлопали аккурат через неделю, час в час, как Зяблик упокоился. И кабак этот грешный – на Малой Васильевской. И шмальнул в Дусеньку опять же соплячонок… А?!

– Вот и я о том же, – кивнул Шкалик. – Бодается, похоже, сукин сын! И если и впрямь не без него тут, то Домовой ни при чем, он в запое был, а потом – на выходе. Вот, в натуре, и вышел… На тот свет. Не сегодня, так на неделе – я-то все это на своей шкуре испытал. Хера его спасут!