Копенгагенский разгром - Лев Портной Страница 28

— Вскоре Мандаринчик вскроет приказ, — продолжил лорд Нельсон. — Если целью окажутся шведы, вы пойдете в бой. Если русские, значит, вам воевать не придется, поможете в составлении писем и в переговорах. А пока вы свободны.

— Я еще не дал согласия, — произнес я. — Мне необходимо время обдумать ваше предложение.

Сэр Горацио Нельсон уставился на меня, и я выдержал его взгляд. Губы вице-адмирала дрогнули в легкой усмешке.

— Я не тороплю вас, — сказал он. — Но если вы больше не дипломат, дам команду, чтобы петлю пока не снимали с реи.

Одноглазый лис ставил мне ультиматум. Выбора у меня не было. Но я решил выдержать характер и сказал:

— Дайте время до вечера. В случае согласия я бы желал обсудить некоторые условия. Рассчитываю на непродолжительную аудиенцию.

Вице-адмирал слушал меня с некоторой растерянностью. Он полагал, что под страхом смертной казни я соглашусь на все что угодно.

— А поводу петли, — добавил я, — действительно, проследите, чтобы пока ее не занимали.

Я еще раз поклонился и направился к выходу. Сэр Бенджамин Томпсон выбежал следом.

— Нужно было соглашаться! Вы с ума сошли! — прошипел он.

— Ну, по-моему, это основное достоинство, которое ценит вице-адмирал, — ответил я.

— И что теперь? — воскликнул англичанин. — Что с вами делать? Формального приказа освободить вас нет. Но и держать вас на привязи…

Он запнулся, не имея иных идей, как со мною следует поступать, пока я решаю, сложить ли буйну голову в какой-нибудь никчемной баталии или, не откладывая, сунуть ее в заготовленную петлю?

— Предоставьте меня самому себе, — предложил я. — Самое страшное, что я могу совершить, так это выброситься за борт. Или вы думаете, что я подниму бунт?

— Что ж, пожалуй, до вечера составлю вам компанию, — нашел выход из положения сэр Бенджамин.

— Кстати, кто такой граф Гэллоуэй? Сэр Нельсон грозился отправить его с попутным ветром.

— Граф Гэллоуэй? А, это подполковник Уильям Стюарт. Он возглавляет команду морской пехоты. Они с сэром Нельсоном не сошлись характерами.

Я хотел спросить еще, кто такой Мандаринчик, но на глаза попалась петля, что слегка покачивалась от ветра, и я промолвил:

— Ну да, вице-адмирал рассчитывает, что я окажусь более покладистым.

До вечера я прогуливался по палубе, обдумывая сложившееся положение. Желания воевать, да еще и на стороне англичан я не испытывал. Болтаться в петле — тем более. Но иных вариантов пока не просчитывалось. Эскадра находилась в открытом море, бежать я не мог.

Поступить на службу — другого выхода не было. Но я медлил с ответом, решив использовать предоставленное время до последней минуты. Хотел характер показать. Да и на чудо все еще надеялся: вдруг сыщется способ и от службы отвертеться, и казни избежать. Время от времени я бросал взгляд на рею. Тяжелая петля призывно покачивалась на ветру.

Военный корабль — отнюдь не лучшее место для праздных моционов. Мы с сэром Бенджамином переходили с места на место, мешая трудившимся матросам. Они посмеивались, узнавая во мне джентльмена, чудом избежавшего петли.

Проделав круг, мы оказались на носу, где обнаружился мосье Каню. Он стоял за фок-мачтой у правого борта между пушками и любовался морскими пейзажами. Сперва я хотел скинуть негодяя в море, но сдержался, предположив, что мастера артиллерийского дела здесь ценятся не менее, а то и более, чем поручики в отставке. Сбрось я французишку за борт, точно не избежал бы петли.

Тогда я решил хлопнуть его по плечу эдак по-свойски. Ну, промахнулся бы, попал бы по затылку, да так, чтобы цилиндр с султаном на радость рыбам улетел. Но и тут что-то меня удержало.

Уж не знаю, может, морской воздух произвел со мною необычную декантацию. Но вдруг захотелось мне поговорить с мосье Каню, понять, что же это за человек такой? Ведь с малолетства знаком я с канальей, а все ж, выходит, не понимал его до конца.

Он был моим гувернером, и надо сказать, неплохим, по крайней мере образованностью своей я в значительной мере ему обязан. Многие науки он хотя и преподносил мне так же, как и античную литературу, но ведь при этом умел пробудить во мне такой интерес к предмету, что уже и в наставнике я не нуждался, а познавал учение самостоятельно.

Я вырос, он остался служить камердинером и при каждом удобном случае обворовывал меня. Как он к женщинам относился — вообще стыд сплошной.

А главное, сколько знаю каналью, он всегда был трусом. А тут, смотри-ка, мундир английский напялил и командует так, словно всю жизнь только тем и занимался, что артиллерийские батареи строил.

Я облокотился на борт и окликнул французишку:

— Ну что, Жан?! Вот жизнь какие обороты принимает!

— Барин, сударь мой! А кот Нуар-с пропал, — всхлипнул Жан.

— А я-то думал, о чем ты тут печалишься? Кот у него пропал! Ну, Жан, твоя непосредственность меня подкупает! — с деланым восхищением воскликнул я.

— Барин, сударь мой! — с обидой в голосе промолвил Жан. — Я хотел-с вам помочь-с…

— Да, я заметил! — с сарказмом ответил я. — Особенно, вижу, тебя беспокоит пробел в моем образовании. А? Ну как же так, артиллерийскому-то делу обучить не успел!

— Если вы об этом-с, сударь, так я хотел-с как лучше-с! Я думал-с, вас-с переведут-с в другое место-с, подальше от этого сброда-с!

— А-а, спасибо за заботу, — протянул я и, кивнув на петлю, присовокупил: — Там меня и впрямь никто бы не побеспокоил. Жаль, сэр Бенджамин Томпсон помешал.

Я оглянулся на англичанина. Тот беседовал с лейтенантом Лейменом, явно недовольным нашим появлением.

— Сударь, я хотел-с выручить вас-с. Вы такую потасовку-с затеяли-с, — повторил Жан.

— Эти наглецы обозвали меня медком и простофилей! — прорычал я.

— И вы из-за такой глупости-с мордобитие-с учинили-с! — воскликнул Жан.

— Нельзя спускать с рук такого рода оскорбления, — сказал я.

Жан Каню только передернул плечами, выражая этим жестом скепсис к моим словам.

— Я прекрасно слышал, — продолжал я. — Один сказал «honey», а другой — «dottrel»!

— Сударь, вам показалось. Он сказал-с не «dottrel», а «dottle»! — промолвил мосье тоном примерного гувернера.

— Ну, спасибо, Жан! Только «окурок» ничуть не лучше «простофили»!

— Они совсем не имели в виду ни мед, ни окурок, ни тем более простофилю! — вмешался в разговор сэр Бенджамин Томпсон, он заговорил по-французски, как и мы. — Это кокни, господа.

— Кокни? — переспросил я.

— Скорее всего, — кивнул сэр Бенджамин Томпсон. — Они заметили, что вы что-то прячете, и спорили по этому поводу. Один утверждал, что вы прячете деньги — «money», а другой угадал, что у вас бутылка — «bottle».