Между Амуром и Невой - Николай Свечин Страница 28

— Мою мать звали Александра. Видно, отец помнил ее, потому такое имя и назначил!

— Наверное в честь нее, — охотно согласился Лыков.

— У меня есть братишка, — словно пробуя эту новость на слух, медленно проговорил Ратманов-младший. — Ради этого стоило плыть через океан! А отцова вдова действительно добрая женщина?

— Очень. Полина Аркадьевна, еще совсем не старая, отказывается выходить снова замуж, говорит, что лучше человека, чем твой отец, уже не встретит. И растит Сашу. Думаю, вы с ней подружитесь.

— Брат. И — как это по-русски — мачеха?

— Мачеха, но лучше — приемная мать.

— …И приемная мать. Да, так лучше. Целая семья получается. Я так хотел семью, отца… Пусть будет такая семья! Я очень постараюсь и буду их любить; тяжело очень одному. А вырасту, стану зарабатывать, содержать их!

Алексей не успел сказать Буффаленку, что денег у его новой семьи достаточно; в переулке зазвенели подковы. С двух сторон одновременно подъехали пролетки, послышался голос Степана Горсткина и еще чей-то властный баритон. Не иначе, как пожаловал наследник московского трона.

Через три минуты переговоров в отдалении от свиты Мячев махнул своим «утюгам» рукой:

— Пропустить!

Степан стукнул снаружи в дверь:

— Алексей, открой.

Тот впустил его в мастерскую и снова запер дверь на засов.

— Дурья башка! — заревел Горсткин с порога. — Я же сказал тебе сидеть дома и не высовываться! Всю Москву решил перестрелять?

— Извини, так получилось. Увидал вот его в твое окошко, случайно, и побежал следом. Ты взгляни…

Горсткин подошел к Буффаленку, глянул — и обомлел. Развернул за плечи к окну, ахнул, прижал руки к груди:

— Это ж Федора сын! Откуда он?

— Приехал из Америки искать отца.

— Ты уже сказал?

— Да. И про братика двухгодовалого, и про Полину Аркадьевну.

— Федора сын! — Горсткин обежал вокруг подростка, ошалевший от счастья, потом вдруг обнял его, прижал к груди. Отпустил, снова забегал, затараторил:

— Мы с батькой твоим состояли большими приятелями. И дядя Алексей тоже. Тут много кто в Москве кинется тебе на шею — такой уж у тебя отец был! А как ты в Никитниках-то оказался? Случайно, али нет?

— За ним следили двое, с оружием, одетые как иностранцы, но оказались русские. Здоровые, черти… Кто они были, Федь?

— Долго рассказывать. Давайте выберемся отсюда и поедем побыстрее к моей семье; там все сразу и объясню, с самого начала…

Горсткин выпустил духовного портного с подмастерьем из погреба и дал перепуганному хозяину четвертной билет, чтобы молчал и не жаловался. Когда они все трое вышли в переулок, мячевских громил уже не было. Поехали сразу на Волхонку, к Полине Аркадьевне. Челубея Лыков оставил в мастерской староверов, чтобы не услышал чего лишнего про его настоящую службу.

Они засиделись на Волхонке до глубокой ночи. Маленький Санятка уже давно спал, вдова, счастливая и заплаканная одновременно, без устали хлопотала вокруг своего новообретенного второго сына. Она сразу же, как пришла в себя, заявила, что Федор будет жить в их доме, и тот согласился. Чувствовалось, что дело у них слаживается, мальчишка мечтает о семье и, через какое-то время, научатся они жить втроем…

Внешнее сходство сына с отцом было поразительно. Буффало, вылитый Буффало, только очень молодой, еще подросток. Лыков наблюдал за ним из угла, и все происходящее казалось ему нереальным; как будто это хороший, счастливый сон, но он пройдет, и счастье вместе с ним… Умер человек, любимый ими всеми, и уже оплакан, и самый образ его стирается из памяти, вытесняется насущными делами — и вдруг он вернулся! Пусть не он, но кровь и плоть его, и знакомая улыбка, и даже в повадках проступают забытые было черты. Удивительно. Алексей осмотрелся и заметил, что все наблюдают за Буффаленком так же, как и он, и одинаково улыбаются… Прошлое, которое никогда не возвращается, вдруг вернулось.

Федор Ратманов-младший рассказал о себе и своем отце следующую историю:

— Моя мать Александра Еремеевна Ветюгова была из старинного молоканского рода. При покойном вашем государе выезд из России был облегчен, и многие староверы тогда подались. В Румынии осели, в Канаде, Америке. Ветюговы в числе еще нескольких семейств оказались в округе Форд штат Канзас. Столица округа Додж-сити, хоть и мелкий был городишко, но имел самое главное — железную дорогу. На ихнем западе это очень важно: где дорога, там жизнь относительно устроенная.

Матушка была единственным ребенком в семье, который выжил; остальные не выдержали путешествия. У них имелось девятьсот акров хорошей земли на троих. Не знаю, сколько это в ваших десятинах, но много… Когда она выросла, нужно было выходить замуж за русского единоверца. Но молокане за несколько прошедших лет поразбрелись, в соседях жениха не было, и она рисковала уже остаться в старых девах.

Время стояло трудное: только два года, как кончилась война между Севером и Югом. Повсюду банды угоняли скот, грабили поезда и почту, легко и убивали. Чтобы защититься, жители Канзаса нанимали стрелков. Хороший стрелок стоил дорого, но он охранял город. И в 1867 году Додж-сити нанял моего отца, который тогда уже был весьма знаменит. Отец поселился, познакомился с русскими семьями, стал заходить в гости, ну и… Когда родители матушки узнали, что она беременна, ее выгнали из дома; у молокан с этим строго. А отца уже не было к тому времени в городе. У него закончился контракт, и он переехал сначала в соседний Абилин, затем в Эллис штат Небраска, а потом в Расселвилл штат Кентукки, и далее след его совсем затерялся… Он так и не узнал никогда обо мне. Не ведаю, любил ли он мою матушку; она же очень его любила и никого из мужчин после него к себе не допускала. Растила меня, не жалея сил, а это очень-очень трудно. В Додж-сити одинокая женщина, извините, может заработать только в «квартале красных фонарей»… [78]Матушка и я жили крайне бедно до семьдесят пятого года; тогда умер мой дед, и мы вернулись к бабушке. Я вырос все-таки в русской семье и потому говорю без акцента.

Отдельные сведения об отце иногда доходили до нас. Так, в 1873 его имя попало во все американские газеты. Тогда обнаружились страшные преступления семейства Бендеров, державших гостиницу около города Черривейл штат Канзас. Они были немцы. Отец и сын убивали своих постояльцев, пока дочка их отвлекала. Ударяли топором по затылку из-за занавески… Бендеры убили так несколько десятков человек, пока бывший армейский разведчик полковник Йорк не приехал в Канзас на поиски своего пропавшего брата. Убийцы в первый раз отоврались, но потом у них сдали нервы и они бежали в прерию. После их бегства люди полковника перерыли весь дом и в погребе обнаружили шесть трупов, в том числе и Йорка-младшего. Нашли и его пятитилетнюю дочку, которая была изнасилована отцом и сыном Бендерами, а потом заживо зарыта в могилу отца…