"А Фелисити-то здесь!" - Жорж Сименон Страница 28

Фелиси прислушивается. Она ничего не знает. Она еще не совсем очнулась от сна и не может сразу отличить действительность от своих сновидений. Во сне она ссорилась, помнит, что яростно спорила, даже дралась с этим невозмутимым человеком, которого терпеть не может и который поклялся ее погубить. О, как она его ненавидит!

Кто открывал дверь? Ведь ночью кто-то открывал дверь ее комнаты. Она со страхом ждала. Было совершенно темно. И вдруг желтоватый свет проник в комнату с лестничной площадки, потом дверь затворилась, заворчал мотор… Во сне она часто слышала ворчание мотора…

Она не шевелится, боится пошевельнуться, ей кажется, что над нею нависла опасность, на желудке у нее какая-то тяжесть… Омар… Она вспомнила, что поела слишком много омара… Проглотила снотворное… Он заставил ее проглотить снотворное…

Она прислушивается. Что это? В кухне кто-то есть. Она узнает знакомый звук кофейной мельницы. Это, конечно, сон. Не может быть, чтобы кто-нибудь молол там кофе…

Она уставилась глазами в потолок, напрягла все свои способности. Кто-то льет кипяток в кофейник. Запах кофе поднимается по лестничной клетке и доносится до нее. Стучит фаянсовая посуда. Раздаются и другие хорошо знакомые ей звуки: кто-то открывает сахарницу, дверцу стенного шкафа…

Кто-то поднимается по лестнице. Она помнит, что накануне не заперла дверь. Почему не повернула ключ? Из гордости! Да! Чтобы не показать этому человеку, что боится. Она хотела потом потихоньку запереть дверь, но сразу же заснула.

Кто-то стучит. Она приподнимается на локте. Со страхом смотрит на дверь; нервы ее натянуты. Снова стук.

— Кто там?

— Несу вам завтрак…

Нахмурив брови, она ищет свой халат, не находит, быстро забирается под простыню в тот момент, когда дверь открывается, и она видит сначала поднос, покрытый салфеткой, чашку в синий горошек…

— Хорошо спали?

Появляется Мегрэ, более безмятежный, чем когда-либо. Ему как будто и в голову не приходит, что вошел в комнату девушки и что она еще в постели.

— Что вам здесь нужно?

Он ставит поднос на столик. Вид у него свежий, отдохнувший. Где он успел умыться? Наверное, внизу, в кухне. Или на краю колодца. Волосы у него еще влажные.

— По уграм вы пьете кофе с молоком, не правда ли? К сожалению, я не мог отлучиться, чтобы сходить к Мелани Шошуа за свежим хлебом. Кушайте, детка… Хотите, я отвернусь, пока вы наденете халат?

Она невольно повинуется, глотает горячий кофе с молоком, но вдруг замирает с чашкой в руке.

— Кто там, внизу?

Кто-то шевелится там, она в этом уверена.

— Кто там, внизу?.. Отвечайте…

— Убийца…

— Что вы говорите?

Она вскочила, отбросив простыни.

— Что вы еще подстраиваете? Вы, видно, решили свести меня с ума… И меня некому защитить, некому…

Он садится на край постели и, глядя, как она волнуется, качает головой, вздыхает:

— Говорят же вам, что внизу убийца… Я был уверен, что он вернется… В его положении только и оставалось, что рискнуть всем… К тому же он, вероятно, думал, что я руковожу операциями в Париже. Он никак не предполагал, что я буду упорно наблюдать за этим домом.

— Он пришел?

Она запнулась, не зная, что думать. Она хватает Мегрэ за руки и кричит:

— Но кто же? Кто это? Разве это возможно, чтобы…

Она так хочет скорее узнать все, увидеть своими глазами, что бросается на лестницу одна, тоненькая, нервная, в своем халате небесно-голубого цвета. Но, охваченная страхом, тут же останавливается.

— Кто это?

— Вы меня все еще ненавидите?

— Да… Не знаю…

— Почему вы мне лгали?

— Потому что потому!

— Послушайте, Фелиси…

— Не желаю больше вас слушать… Сейчас открою окно, позову на помощь…

— Почему вы мне не сказали, что в понедельник утром, вернувшись из лавки, вы видели, как Жак Петийон как раз выходил из сада?.. Ведь вы же его видели… он же прошел за изгородью… Это для него старик Лапи достал из стенного шкафа графин и две рюмки… Он думал, что племянник приехал к нему помириться, может быть, просить у него прощения, кто знает?

Вся похолодев, неподвижная, она слушает его не возражая.

— И вы подумали, что это Жак убил своего дядю. В спальне старика вы нашли револьвер и хранили его у себя на груди три дня, пока не избавились от него, сунув эту машинку в карман какому-то пассажиру в метро… Вы считали себя героиней… Вы хотели любой ценой спасти человека, которого вы любили, а он-то и понятия не имел об этом, бедняга! Так что благодаря вам и вашим выдумкам его чуть не посадили за преступление, которого он не совершал…

— Откуда вам это известно?

— Потому что настоящий-то убийца здесь, внизу…

— Кто он?

— Вы его не знаете…

— Вы опять пытаетесь что-то у меня выведать… Но я больше не буду отвечать, слышите, я больше ничего не скажу… Прежде всего выйдите отсюда и дайте мне одеться… Нет… Останьтесь… Почему Жак пришел именно в понедельник утром?

— Потому что его заставил Музыкант.

— Какой музыкант?

— Один его приятель… В Париже, знаете, можно познакомиться с разными людьми, и с хорошими и с плохими…

— Значит, Жак невиновен?

— Если невиновен, то вы меня уже не ненавидите. Если виновен, значит, наоборот… Ай да Фелиси! Ну так слушайте: Жак виновен в том, что однажды вечером, немного больше года назад, когда он еще жил в этом доме, под крышей у своего дяди, так вот, повторяю, он виновен в том, что приютил на одну или несколько ночей одного типа, с которым познакомился на Монмартре… Это Альбер Бабо по прозвищу Музыкант, или Маленький Человек…

— Почему Маленький Человек?

— Мне трудно вам это объяснить… Его разыскивала полиция после налета на «Горный козел», и Музыкант вспомнил о своем друге Петийоне, жившем тогда за городом у своего старого дяди… Хорошее убежище для молодчика, которого разыскивает полиция…

— Вспоминаю… — вдруг сказала она.

— Что?

— Единственный раз, когда Жак… единственный раз, когда он был груб со мной… Я вошла в комнату не постучавшись… И я успела услышать шум, как будто что-то прятали…

— Это был кто-то, кого прятали или кто прятался… И этот ктото, прежде чем сбежать, решил, что надежнее всего будет спрятать свои деньги здесь же, в этой комнате, приподняв доску платяного шкафа… Его забрали… Он отсидел год в тюрьме… Что вы на меня так смотрите?

— Ничего… Продолжайте…

Она покраснела. Она отводит глаза, которые с невольным восхищением смотрели на комиссара.