Его и ее - Элис Фини Страница 28

— О чем ты говоришь?

— Квитанция за парковку со вчерашней датой. Ты все еще не объяснила…

— Опять ты со своим. Думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?

— А это так?

Пока мы были женаты, Джек обвинял меня во многих грехах, и еще больше, когда мы расстались, но никогда в убийстве. Неужели даже когда мы жили вместе, он был обо мне плохого мнения? Возможно, тогда он просто лучше это скрывал.

— Вчера я читала новости миллионам людей, так что у меня есть несколько свидетелей, которые могут подтвердить, что меня здесь не было, если тебе надо проверить.

— Тогда как ты это объяснишь?

— Не знаю. Может быть, автомат сломан?

— Конечно. Почему бы нет. Это правдоподобное объяснение.

Джек идет к паркомату и ищет в кармане монету. Я невольно задерживаю дыхание, пока он не вытаскивает пустую руку. Он смотрит на меня через плечо, словно я могу предложить ему мелочь. Когда я этого не делаю, он снова обращает внимание на счетчик. Вижу знакомый жест — он гладит щетину на щеке, эта привычка никогда меня не беспокоила, когда мы только сошлись, но вызывала безмерное раздражение к тому моменту, когда мы расстались.

По идее теперь он должен уйти, не сказав ни слова, но он стоит совершенно неподвижно и смотрит вниз, словно глубоко задумался. Внезапно он наклоняется, отбрасывает несколько опавших листьев в сторону и подбирает с земли серебристую монету. Показывает монету мне, а потом опускает ее в прорезь. Чувствую, как бьется сердце, когда он пальцем стучит по зеленой кнопке. У меня возникает безумное желание убежать, но я остаюсь на месте.

Он хватает квитанцию, которую выплевывает автомат, и изучает ее.

Время словно остановилось, пока я жду, когда он развернется или что-то скажет, но он ничего не делает. Не понимаю, что это значит.

— Ну что? — наконец спрашиваю я.

— Здесь вчерашняя дата — автомат сломан.

— Это ты так извиняешься?

Он поворачивается ко мне лицом.

— Нет. В отличие от тебя, мне не за что извиняться. Тебя не должно здесь быть. Я давно понял, что карьера значит для тебя больше, чем люди. Больше, чем твоя мать, больше, чем я, больше, чем…

— Пошел ты.

У меня из глаз мгновенно хлынули слезы. Мне становится не по себе от внезапно возникшего желания — ведь в данный момент я его очень сильно ненавижу, но я хочу, чтобы он меня обнял. Пусть меня кто-то обнимет и скажет, что все будет хорошо. Это не обязательно должно быть по-настоящему. Я просто хочу вспомнить, что при этом чувствуешь.

— Ты совсем не посторонний человек, и я не уверен, что тебе надо делать репортаж об этом убийстве.

— А я не уверена, что тебе надо пытаться раскрыть его, — отвечаю я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

— Почему бы тебе не сделать нам обоим одолжение и не вернуться обратно в Лондон? Сидеть в студии, о чем ты всегда мечтала?

— Я больше не работаю ведущей.

Сама не знаю, почему произношу эти слова — я же не собиралась. Возможно, мне просто надо рассказать кому-то правду о том, что случилось, но я моментально начинаю жалеть об этом. Я больше не могу делать хорошую мину при плохой игре, и мне отвратительно от того, как он на меня сейчас смотрит. Уж лучше недоумение, чем жалость. В первую очередь мне надо научиться прятать чувства от людей, которые знают меня такой, какая я есть на самом деле.

— Мне жаль это слышать. Я знаю, как много для тебя значила эта работа, — говорит он, и его слова звучат искренне.

— Как Зои? — спрашиваю я, не в силах скрыть неприязнь.

Выражение его лица невольно меняется. Женщина, с которой теперь живет мой бывший муж, одновременно является моей бывшей школьной подругой, как Рейчел Хопкинс. В соцсетях я видела фото Зои и Джека, изображающих счастливую семью, хотя лучше бы и не видела. Это она, а не он, выкладывает снимки в сеть. Маленькая девочка, позирующая между ними, постоянно напоминает мне о том, кем мы были и кем могли бы быть, если бы жизнь сложилась по-другому.

— Надеюсь, что вы очень счастливы вместе.

В моих словах слышится фальшь, хотя я искренне имела в виду то, что сказала.

— Почему ты всегда так поступаешь? Ты говоришь о Зои так, как будто она женщина, к которой я ушел от тебя. Она моя сестра, Анна.

— Она эгоистичная, ленивая, изворотливая сука, которая только и делала, что создавала проблемы до, во время и после нашего брака

Мой выпад поразил меня не меньше, чем Джека, судя по выражению его лица.

— Ты совсем не изменилась, несмотря на все что случилось, так ведь? — спрашивает он. — Ты не можешь не обвинять всех остальных в том, что случилось с нами. Может быть, если бы ты когда-нибудь беспокоилась о нас так же сильно, как беспокоишься о мнении других людей, о работе или обо всем этом, все произошло бы не так, как произошло…

Я поднимаю руки, словно хочу закрыть уши до того, как он произнесет имя нашей дочери, но он хватает меня за запястье и рассматривает его.

— Что это?

Я смотрю на переплетение красных и белых ниток. Мне было так некогда, и я забыла, что хожу в браслете дружбы, который нашла. Пытаюсь высвободить руку, но Джек сжимает мое запястье еще сильнее.

— Откуда это у тебя? — спрашивает он уже не приглушенным голосом.

— А тебе-то что?

Он отпускает меня, делает маленький шаг назад и только потом задает следующий вопрос:

— Когда ты в последний раз видела Рейчел?

— Зачем тебе это? Я снова под подозрением?

Он не отвечает, и мне даже еще больше, чем раньше, не нравится, как он смотрит на меня.

— Я не видела Рейчел Хопкинс с тех пор, как окончила школу, — говорю я.

Но это ложь. Я видела ее гораздо позже, меньше суток назад наблюдая за тем, как она сходит с поезда.