Царские сокровища, или Любовь безумная - Валентин Лавров Страница 28

Лифт тем временем остановился на нужном этаже. Лифтерша открыла дверь, вполголоса произнесла:

— Там племянник ее остался жить. Редко из дому выходит, но такой вежливый, о здоровье справляется.

Соколов крутанул кнопку бронзового звонка, еще и еще. Долго дверь не открывалась, затем послышались шаркающие шаги, дверь приоткрылась на ширину массивной цепочки. В щель высунулся утинообразный нос и фрагмент обширной лысины. Знакомый голос произнес:

— Вам, сударь, кого? — Ноздри утиного носа задвигались, словно принюхиваясь и пытаясь выяснить: «Это кто такой приперся?»

— Вас угодно видеть, дорогой Борис Николаевич! Хочу выразить соболезнование по поводу преждевременной и трагической…

Цепочка упала, дверь распахнулась. На пороге стоял еще более полысевший и постаревший руководитель разведывательных курсов Нестеров. Пуки седых волос, прежде бодро торчавшие над ушами, теперь стали жиденьким пушком, возле губ прорезались скорбные морщины.

Соколов подумал: «Вот еще одна жертва революции! Как быстро сдал этот прекрасный человек».

Нестеров выцветшими глазками с любопытством вглядывался в любимого ученика, глаза светились радостью, но внешне он ничем своей симпатии не выдал. Негромким, словно шелестящим голосом проговорил:

— Входите, Аполлинарий Николаевич, — и, когда закрыл на замок и цепочку дверь, добавил: — Вы, полковник, живы-здоровы? Сейчас началась настоящая охота на тех, кто еще недавно был гордостью империи, — на высших офицеров царской армии.

— У меня, наверное, слишком маленькие заслуги перед Отечеством, по этой причине я еще не объявлен во всероссийский розыск.

Старый разведчик, видать, устал от одиночества. Гость был ему приятен. Нестеров оживленно заговорил:

— Я рад, что вы навестили меня. Скука такая — хоть в петлю! Бывало, телефон затрещит да кто-нибудь приличия ради спросит: «Чем занимаетесь?» А я отвечаю: «Мышей ловлю!» Теперь и телефон отключили за неуплату, и никто не заходит. Меня забыли — это пустяк. А вот что забыли поддерживать внешнюю разведку — беда непоправимая. Знать, Керенский решил на нас экономить. Только России эта экономия, увы, выйдет боком. Я теперь тут живу как частное, никому не нужное лицо. Хорошо, что квартира была нанята до конца этого года, пока не выгоняют на улицу. Ко мне редко кто заходит. — Чуть улыбнулся. — Но вы пришли ради старой дружбы? Или, быть может, корысти ради?

Соколов улыбнулся:

— Во-первых, хочу сказать «спасибо» за блестящую науку. Ваши курсы, ваши лекции, Борис Николаевич, мне очень помогли. Задание государя я выполнил, немецкую субмарину «Стальная акула» пустил ко дну.

Нестеров ласково глядел на богатыря.

— И при этом сумели остаться живым. Это вызывает восхищение, право! Признаюсь, мой опыт показывает: в случаях, подобных вашему, диверсант погибает героической смертью. А вы вот стоите передо мной. Значит, мы с вами работали не попусту. Чем лучше подготовлен разведчик, тем больше ему везет. Мне Батюшев рассказывал, что вы пять часов плавали в ледяной воде и даже не простудились. Это правда?

— Начальник российской разведки значительно преувеличил мои заслуги. В воде я пробыл меньше двух часов, но, признаюсь, мне тогда казалось, что я сидел в морозильной камере двое суток. Скажу: прекрасное это дело для физического и нравственного здоровья — плавать в холодной воде. Рекомендовал бы всю нашу нацию — включая грудных младенцев — спускать минут на десять в прорубь даже в самые лютые морозы.

Нестеров согласился:

— Мысль хорошая, только миллионы людей предпочитают губящие душу курение и повальное пьянство. Но, граф, вижу по вашим глазам, вы пришли ко мне не только говорить о физическом здравии народа.

Соколов отвечал:

— Не буду лукавить: мне нужна ваша профессиональная помощь.

— Милости просим, садитесь за стол. Буду поить чаем.

Соколов отвечал:

— А я вино принес, две бутылки.

И тут произошло необычное: Нестеров, обладавший невозмутимостью удава, заволновался:

— «Шато Мутон» девятисотого года? Невероятно! Если бы я нашел на своем диване спящего императора Вильгельма, удивился бы меньше. Пушкин воскликнул бы: «Богат и славен Соколов!» Прошу, садитесь, лучше пить бутылками вино, чем стаканами жидкий чай… Хе-хе! А вот и сухарики к вину.

Соколов широким жестом остановил начальника разведывательной школы:

— Не будем портить божественный вкус этого вина!

* * *

Подняли тост за благополучие несчастного императора Николая, другой — за победу. Выпили за светлую память российской разведчицы Пушкиной-Бачинской, дальней родственницы поэта, пили еще за что-то.

Нестеров захмелел, глаза его как бы покрылись влагою, он расчувствовался:

— Сколько сил было потрачено на создание российской разведки! Какие школы были серьезные. Наши курсанты глубоко овладевали языками, страноведением — комплексное изучение нравов, обычаев, географии, истории и прочее. Все, что нужно было знать агенту, знали назубок, штучная работа! Более того, те курсанты, которых мы готовили для диверсионной работы, умели фотографировать и производить топографическую съемку местности. Могли стрелять из всех видов оружия, владели всеми видами холодного оружия, могли ездить на велосипеде и на авто, при необходимости могли даже вести паровоз. Были они обучены и верховой езде, боксу, джиу-джитсу. А главное, среди наших курсантов не было перебежчиков, так называемых двойных агентов. И все это потому, что они любили Россию и были убеждены в правоте своего дела. — Нестеров поднял бокал. — Выпьем за наших разведчиков, за мертвых и живых, это прекрасные люди!

Соколов заметил:

— Но ведь разведка восстановится, без нее немыслимо существование самостоятельного государства!

Нестеров воскликнул:

— Конечно восстановится! Но где теперь труды наши? Все разрушено. Курсантов — этих отборных ребят, гордость нации! — забрали кого в саперы, кого в пехоту, они гниют в окопах. Инструкторы — там же. Ведь это преступление! Правительство правильно назвало себя временным, а раз временное, то ничем серьезным оно заниматься не желает. Давайте, граф, выпьем!

Соколов постарался утешить Нестерова и наконец изложил свою просьбу:

— Мне под видом германского офицера нужно пересечь линию фронта и некоторое время действовать в тылу врага, в основном в Чехии.

Нестеров посерьезнел, надолго задумался. Наконец разжал уста:

— Я не спрашиваю вас, Аполлинарий Николаевич, зачем вам понадобилось стать немцем. Уверен, что ваша цель самая добрая. Я рад был бы вам помочь, но…

Соколов знал закон общения: нельзя позволить собеседнику сказать «нет». Он схватил руку Нестерова, с возможной убедительностью заговорил:

— Борис Николаевич, дорогой! Дело большой государственной важности. Моего личного интереса в нем нет ни на йоту…