В поисках прошлого - Джемма О'Коннор Страница 27

С братьями Салливан все устроилось — сперва они, правда, кучу вопросов задавали, но я же преотлично могу изображать глухого. Скоро они все поняли и отстали. Когда мы выходили собирать мидий, то были слишком заняты делом, так что времени на болтовню не оставалось, даже если ты в силах перекричать вой ветра и грохот волн. Погода становилась все хуже. Можно было подумать, что в этих местах не в сезон и поглядеть-то не на что, однако, сам того не понимая, я все больше прикипал к ним душой. Самое лучшее время было ранним утром, еще до того, как начинался дождь. Все было освещено ярким солнечным светом, все сияло ярчайшими цветами. Многоцветное небо на заре, облака, похожие на клочья ваты, изумрудно-зеленая трава. Все это как бы оправдывало постоянную непогоду, по крайней мере до начала следующего дождя.

Работа начиналась каждое утро в шесть; в первый день я закончил около десяти, но в последующие дни время окончания работы менялось, обычно я освобождался около полудня. Время после полудня было в полном моем распоряжении. Мик разрешил мне в любое время брать их лодку. «Ты только оставляй ее там же, где взял, и в том же виде, в каком она была, сынок, а так — пожалуйста». Я не встречался с ними, кроме как во время работы, скорее всего потому, что братья работали гораздо дольше, чем я. К тому же они жили в Пэссидж-Саут, а я редко бывал там. Большую часть времени проводил наедине с самим собой.

Если не считать проезжавших мимо случайных машин, ни с кем из соседей я лицом к лицу не встречался, вылезал из коттеджа, только убедившись, что поблизости никого нет. Я убедил себя — смех, да и только! — что если я не вижу соседей, то и они обо мне не знают. Я немного нервничал по поводу самовольного захвата дома: если кто-нибудь вздумал бы задавать вопросы, мне не оправдаться. Я проигрывал про себя стычки и споры, в которых сохранял ледяное спокойствие, но на самом деле соседи вели себя вполне доброжелательно. Вообще-то я не представлял, как на самом деле относились ко мне местные жители, и не стремился это выяснить.

Ночи становились все холоднее, хотя было начало сентября и листья только начинали желтеть. Выдавались дни, когда по нескольку часов подряд с неба сияло яркое, даже согревающее солнце, но коттедж слишком долго оставался заброшенным и никогда не прогревался. Но я все же кое-как справлялся. В лодочном сарае Салливанов нашел маленькую переносную печку и выпросил ее у них для приготовлении минимального количества еды и обогрева. Хорошо еще, что у меня был с собой теплый спальный мешок. В самые скверные дни я долгими часами лежал, свернувшись клубком, на кровати. Вел себя прямо как раненый зверь, в одиночестве и тишине восстанавливающий силы, готовясь к схватке с ожидающими в засаде драконами. У меня не было никаких сомнений, что драконы меня уже караулят. Стремление к действию понемногу улетучивалось; я собирал мидий, несколько раз выходил в море на тяжелой старой гребной лодке, вот и все. Мне казалось достаточным, что я способен жить здесь день за днем. Вставать каждый день в шесть утра, да еще при таком паршивом рационе — это вам не шутка. Мне все время хотелось есть. Я чувствовал, что веду совершенно бесцельное существование, словно завис в воздухе, потеряв вес, и наполовину умер. И поэтому здорово злился.

Приехал-то я сюда в жутком запале, хотел все раскопать насчет своего прошлого, укокошить всех призраков. Пока был далеко отсюда, думал, что сама по себе поездка к устью Глара даст ответы на все вопросы, не требуя никаких усилий с моей стороны. Была у меня такая оригинальная мысль — что моя история прямо-таки врезана в окрестный ландшафт и остается только прочитать ее. На деле все оказалось наоборот: воспоминания бродили где-то далеко, мне было до них не дотянуться, не ухватить. В один прекрасный день я понял, что ключ к моему прошлому спрятан в сердцах и памяти окружающих меня людей. Осознать это было одно; общаться же с хранителями этой информации — совсем другое. Гораздо проще спрятаться где-нибудь в уголке.

Поскольку в детстве я страдал глухотой, контакты с людьми требовали от меня значительных усилий, к тому же я никогда не доверял посторонним. Мысли о том, чтобы вернуться домой и начать готовиться в университет, потихоньку испарялись. Будущее представлялось очень туманным. С момента возвращения в Ирландию я потерял прямую связь с домом, давно уже не говорил с матерью. Пока я работал в «Провендере», следил, чтобы мобильник был всегда заряжен, и мог в любой момент отправить домой текстовое сообщение, всячески избегая упоминать о своем местонахождении. Когда аккумулятор сел, положение осложнилось. Я засунул телефон на самое дно рюкзака, после чего изредка звонил из автомата в поселке. Мне не хотелось раскрывать, где я, послав домой открытку с ирландским почтовым штампом, а поскольку других идей у меня не было, я ничего и не предпринимал. Как-нибудь само образуется.

И образовалось! Однажды вечером я лежал, читал, почти уже уснул, когда что-то меня насторожило. Я поднялся и принюхался. И тут же определил, что это за запах, выделяющийся из всех остальных, запах, который интриговал меня уже несколько дней. Я снял ботинки, прокрался к двери, тихонько отворил ее и заглянул в гостиную. Здесь запах был сильнее, хотя ничего вроде бы не было сдвинуто с места. Внимательно осмотрев комнату во второй раз, я обнаружил наконец девицу, которая устроилась в темном углу. Сгорбилась на старом диване, подобрав под себя ноги, и сидела, уставившись в пространство. Словно так и надо.

Я стоял, прислонившись к двери в спальню, и молча смотрел на нее. Она уже затушила свой косячок, но дым висел в затхлом воздухе гостиной. Выцветшие джинсы и свитер, что были на ней надеты, прекрасно сочетались с выношенным старым одеялом, которое я обнаружил в комоде и накинул на торчащие наружу пружины дивана. Она, казалось, пребывала в столь счастливом неведении о моем присутствии, что я уже решил — накурилась до полной отключки. Но тут она моргнула.

— Приветик, — сказала небрежно, не двинувшись с места.

Я чуть не расхохотался.

— Удобно, значит, тут устроилась?

— Ага, отлично, — подтвердила эта любительница травки как ни в чем не бывало.

— Ты кто?

— Я бы могла задать тебе тот же вопрос.

— Что же не задаешь?

Она вытащила из-под себя одну ногу, вытянула ее и уставилась на грязную белую кроссовку.

— А мне не надо, — сообщила она. — Я и так знаю.

Мне пришлось приложить усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Без особого успеха, впрочем.