Близнецы. Проценты кровью - Андрей Анисимов Страница 27

– Ты можешь сказать в человеческих деньгах? – не понял Грыжин.

– Если тля фас толлары считаются теньгами человеческими, пошалуйста. Ремонт этого помещения опойтется фам от трех до тесяти тысяч толлароф.

– Ну что, Петро, сделаем по первому классу?! – подмигнул Грыжин.

– Расходы пополам, – согласился Петр Григорьевич.

– Нам пора, – поглядев на часы, заторопился бригадир.

– Что, вас там надсмоторщик с плеткой ждет? – удивился Грыжин.

– Нас никто не штет, кроме рапоты, – улыбнулся Вольдемар. – Плетка нушна тля скотины, а мы люти.

Вернув строителей на их объект, Ерожин решил все же добраться до Севы Кроткина. Он свернул с Садового кольца на Кутузовский проспект. Машин в воскресенье было не так много, и Петр Григорьевич придавил до сотни. Когда Ерожин подъезжал к Рублевке, зазвонил мобильный.

– Ты где? – Голос Нади звучал тревожно.

– Что опять приключилось? – забеспокоился Ерожин.

– Петя, у нас гости. Приезжай как можно быстрее, – попросила Надя.

– Какие гости?! Я никого не звал, – удивился он.

Надя по телефону отвечать не хотела.

– Больше ничего я тебе сказать сейчас не могу.

– Хорошо, лечу, – пообещал Петр Григорьевич и, нарушая правила, крутанул через осевую.

Подкатив к своей башне, Петр Григорьевич вышел из машины и, было, шагнул к подъезду, но что-то его остановило. Глаз сыщика зафиксировал нечто такое, чего быть не должно. Ерожин огляделся и понял, что внимание его привлек новгородский номер машины. Старенькая, забрызганная грязью «трешка» притулилась возле автоматной будки. Подполковник медленно обошел вокруг «жигуленка».

«Суворов приехал», – догадался он и влетел в подъезд. Как только Надя открыла дверь, Петр Григорьевич со словами: «Где Витька», не раздеваясь, ворвался в квартиру.

– Он не один, – сказала Надя вдогонку и подумала: «Откуда муж узнал? По телефону она имен не называла».

Виктор Иннокентьевич Суворов устроился на диване. Рядом с ним сидел молодой человек, сильно смахивающий на хозяина квартиры.

– Знакомься. Твой сын, – натянуто улыбнулся криминалист, вставая навстречу Ерожину.

– Гриша, – прошептал Петр Григорьевич и застыл на месте.

15

Низкое небо, сливаясь с Волгой, туманной пеленой скрывало противоположный берег. От реки тянуло холодом, и Шура, поежившись, вошла в дом и уселась у окна. Алексей с утра уехал в город на свою фирму. Он собирался звонить в Москву, и на женщину вновь нахлынули грустные мысли.

В последнее лето Шура сильно изменилась. Не то чтобы внешне, хотя морщинок возле глаз у нее прибавилось. Женщина стала задумчивой, часто уходила в себя, и когда к ней обращались, не сразу реагировала. Изменился и Алексей. Супруг Шуры наоборот как-то расцвел, помолодел и еще энергичнее принялся за работу. Сдав сессию, невестка забрала внука. Без ребенка Шура еще больше приуныла. К малышу она сильно привязалась и очень без него скучала. Став свекровью, Шура понимала, что молодым хочется пожить своим домом, и старалась не доставать Антона с невесткой частыми приглашениями. Молодые и так являлись на выходные, если не затевали встреч с друзьями.

Но перемены в характере Шуры происходили по другой причине. Шура часто спускалась к Волге и, усевшись на скамеечку лодочного причала, возвращалась в памяти к тому июньскому вечеру. Но осенью у воды холодно и на пристани не посидишь.

В июне маленький Лешенька был еще с ней. Невестка Нина сдавала экзамены и зачеты. В тот вечер они остались вдвоем с внуком. Алексей уехал в очередную командировку. Он закупал стройматериалы для своей фирмы и разъезжал много. Вечер стоял теплый, и Шура запомнила закат. Солнце опускалось за степь кроваво-красным шаром. В те дни на душе женщины было легко. Открыв Петру Ерожину свою тайну, Шура избавилась от изнуряющего страха, что томил ее много лет. А потом Петр телеграфировал, что преступницы на свете больше нет и Шура совсем успокоилась. Поэтому, когда Стенька принялся остервенело брехать, она спокойно уложила Лешеньку в кроватку и вышла в сад. У калитки стояла девушка. Шура помнила, как поразилась ее красоте. В свете красного заката белые волосы незнакомки отсвечивали розовым, а загадочные темные глаза мерцали из-под черных бровей. Шуре почудилось, что она видит фею из сказки.

– Кого-нибудь ищете? – приветливо улыбнулась Шура.

– Вы Александра Васильевна Ибрагимова? – строго спросила девушка.

Шура вздрогнула. Эту фамилию она давно не слышала и старалась забыть.

– Меня действительно зовут Александрой Васильевной. А Ибрагимовой я звалась при первом замужестве, и это было очень давно. Теперь я Ростовцева.

– Я приехала издалека, чтобы на вас посмотреть, – медленно проговорила блондинка и остановила на Шуре вгляд своих удивительных темных глаз.

– Меня вы знаете, а я вас нет. – Шура почувствовала, как у нее холодеет сердце.

– Я – Надежда, считаюсь Аксеновой, – продолжая рассматривать Шуру, представилась девушка. – Но вам известна моя настоящая фамилия.

Шура подбежала к калитке, открыла ее и, бросившись перед молодой красавицей на колени, обхватила ее ноги.

– Прости меня, девочка. Я всю жизнь казнила себя. Что я теперь могу изменить?! Ну хочешь убей. Я заслужила.

У Шуры началась истерика. Надя попыталась поднять женщину, но та продолжала рыдать, вцепившись в ее платье.

– Хватит. Перестаньте. Я сейчас уйду, и вы больше меня никогда не увидите. Я должна была поглядеть в ваши глаза, – сказала Надя, пытаясь освободиться.

Наконец Шура справилась с собой, поднялась и, обняв Надю за плечи, сказала:

– Куда ты пойдешь на ночь глядя? Останься хоть до утра. – Надя осталась и прожила в домике над Волгой чуть ли не месяц.

Первую ночь они делились воспоминаниями, рассказывая друг другу все, что накипело и наболело у обеих. Надя хотела как можно больше узнать о своей родной матери. Но хорошего о ней Шура сообщить не могла, а плохого не хотела. О первом муже женщина говорила с большей охотой.

– Я убила Вахида чужими руками. Фатима утопила приемного отца и еще похвалялась этим по телефону, – призналась Шура.

Они с Надей той ночью даже выпили водки. Надя ехала сюда с ожесточением, а неожиданно нашла тепло и нежность. Шура не знала, как искупить свою вину. Она понимала, что пережила подмененная тройняшка, и пыталась утешить ее как могла.

– Поживи у нас, пока не уляжется боль в твоем сердечке.

Надя подумала и согласилась. Под утро гостья уснула и проспала почти сутки. Шура позволить себе этого не могла: она должна была кормить и пеленать внука. Надя проснулась к вечеру, и за ужином они опять говорили и говорили. Тогда Шура и высказала свое сомнение насчет отцовства Вахида.