Пятнадцатый камень - Елена Стринадкина Страница 27

— Ну а разговор? — Клим попытался подвинуть монолог поэта ближе к теме, опасаясь углубления в анатомию, однако неудачно.

— Не торопи меня, — обиженно процедил Гогель, — я вообще могу не рассказывать, если неинтересно!

— Ладно, ладно, — примиряюще заговорил Клим, — мне чрезвычайно интересно, извини, что перебил…

— То-то… — медленно заключил Собакин и замолчал.

Похоже, его мнимая бодрость начинала спадать и неизвестно было, сколько он еще продержится.

— Так о чем бишь я… — из последних сил продолжил Гогель, — да, о яйцах. Кстати, я и запомнил, потому что яйца. Намучился с ними… Короче, плюнул я на Вудхауса, выпил какого-то ликера с Перье, слава богу, муази — душка, всегда держит минералку на всякий случай. И с бутылкой пошел обратно к родимому диванчику. Вот… а там как раз Тимур с Ромчиком. Мунасипов ему что-то плел про вермишель с яицами. Он так странно и говорил: "С яицами". И что-то про то, что, мол, Ромчик сам скоро по-петушиному запоет… Короче, я сам ничего не понял. Какая вермишель? Почему с яицами?

— А Роман-то что говорил? — аккуратно вставил Клим.

— А ничего не говорил. Посылал того на хрен. Так и говорил: "Пошел ты Тимур на хрен!". Это, мол, мои дела и тебя не касаются… Пошел на хрен… П-пошел на хрен… Вот он и пошел…

— Гоша, а ты-то сам что об этом думаешь? Кто мог убить Тимура?

Собакин манерно откинул голову назад, потом вдруг по-простецки гыкнул и повертел обеими ладонями, словно собирался играть в "ладушки".

— Да любая. Или любой. Хоть я — совершенно не помню, когда отрубился! А заметь, какая неправдоподобная и одновременно поэтичная смерть! Бильярдный шар, не какой-нибудь контрольный выстрел или взорванная машина… Вообще во всем этом есть какая-то мистификация. Надо бы вису…

— Слушай, — перспектива слушать висы уж совсем не вязалась с планами Клима, — а ты не заметил у Тимура с Лизой что-нибудь было?

— А я и не приглядывался… Она мной попользовалась, я тоже попользовался. Но она, по-моему, его боялась. Вот в том-то весь и пирог, что все его отчасти побаивались. Потому и странно…

Гогель вдруг нахохлился, покрутил головой и с неожиданной яростью уставился на неуемного сыщика.

— Господи, как же я вас всех ненавижу! Идущие по трупам! Вот, блять, человек сдох, а вы переполошились, чисто пауки в банке. Лишь бы все утрясти и себя обелить, друг друга сожрете и не подавитесь… А ты, на хуй, готов жопу Силе облизать, только бы…

Собакин не смог подобрать слово и перешел к действиям, неожиданно ловко для его кондиции метнув рюмку в лицо Клима. Увидев, однако, что тот, хоть и не без труда увернулся от хрустального снаряда, попытался отправиться и сам вслед за ним. Но, к счастью, донельзя изумленного сыщика драка не состоялась: ноги поэту изменили, и он нелепо рухнул на бетонный пол. Да там и остался лежать, предварительно выдохнув нечто вроде: "Сука…"

"Как же это все-таки по-русски! — грустно думал Буров, возвращаясь из гаража в дом. Сначала чуть ли не лезть с поцелуями, а потом стремиться наварить в бубен!" Надо было, на всякий случай, попросить Юсуповских «бойцов» складировать пьяного поэта подальше, а то, не дай бог, утворит что-нибудь. Клим не раз видел, как вот такая нетрезвая обманчиво тихая сосредоточенность сменяется неуправляемой агрессивностью.

Но черт с ним, с поэтом! Что делать с этой вермишелью, да еще и с яицами?! Что же больше никто этого разговора не слышал? Может, Лиза. Подождите-ка. В гостиной-то, как утверждает Георгий, никого больше не было. Когда же происходил этот разговор: до того, как Силя повел Лизу наверх в комнату или после? А где в это время была Дольская? Клим чертыхнулся, вот Иду-то он совсем упустил из виду. Она вроде бы собиралась уезжать вместе с Квасницким, но не уехала. Так, и все же эта "вермишель с яицами". Что-то напоминает. Но что?

Иногда достаточно только подойти к двери, чтобы шестым чувством ощутить, что в помещении происходит что-то малоприятное. Что-то наподобие мутной изжоги испытал Клим на ступеньках крыльца. Там с какими-то неоднозначными ухмылками толпились «бойцы» Юсупова. Клим не посчитал нужным выяснять у них суть происходящего, зато, воспользовавшись моментом, нашел им дело — попросил отгрузить нетрезвое тело поэта куда-нибудь в более подходящее место, например, в комнату муази (если она не будет против).

Почему-то все мало-мальски громкие ссоры принято называть итальянскими. Хотя, конечно, дело тут, скорее, не в темпераменте целой нации, а в том, что именно итальянцы превратили обычную ссору в настоящий ритуал, цель которого максимально «сбросить» отрицательные эмоции. Другое дело — фундаментальность российского характера. Эмоциями здесь обычно не отделаешься, юмора хватает только на первый акт пьесы, в следующем — "драку заказывали?" с вовлечением как можно большего числа доброжелателей, которые, желая воспрепятствовать желанию двух людей причинить максимальный вред друг другу, неумолимо становятся участниками общей потасовки.

Стоило Климу оказаться в коридоре, как до его ушей донеслись звуки, по которым можно было предположить именно такую типичную российскую потасовку. Оставалось только пройти дальше в дом для определения точного места действия и источник. На его шаги в гостиной отворилась дверь столовой, откуда с лисьим выражением лица вынырнул Юсупов. Он аккуратно прикрыл дверь и тут же спросил:

— Как Собакин?

Клим удивился такому маневру. Что за сокровища скрывает наш питбуль… Впрочем, было не до разъяснений.

— Напился, — коротко бросил Буров и, нетерпеливо кивнув в сторону потолка, продолжил, — что здесь происходит?

На самом деле, это был двойной вопрос: одновременно Климу было совершенно непонятно, почему Юсупов не находится в эпицентре событий — судя по шуму основное действие разворачивалось на втором этаже, в районе гостевых комнат.

— Сильвестр меня прогнал, — хмыкнул тот, — мол, со своей сестрой разберусь сам.

— Так это Эля куролесит? — уточнил Клим.

Впрочем, кто бы сомневался — в этом доме подобную сцену могла закатить только она!

— Ну да, — подтвердил Юсупов, потом позволил себе довольно улыбнуться, — началось-то еще здесь. Как только их роман с Квасницким на поверхность всплыл, так тут она и взвилась. Как заорет, я, мол, этой крысе вонючей ее длинный язык на кулак намотаю и выдерну… Ну и приступила к выполнению программы-минимум… Я, правда, за Лизка вступился, отбил, можно сказать, и отвел в комнату. Вот сейчас Эля ее комнату — то приступом и берет. А Сильвестр с муази пытаются утихомирить.

Все-таки было что-то странное для Клима в том, что Силя «питбуля» удалил, а скромную безобидную Веру Палну оставил в соратниках на поле совместной борьбы с сестрой.

— А где же Нона, Маргарита, да и, кстати, Ида… Они же с Лизхен в одной комнате расположились…

Юсупов поерзал губами, демонстрируя нежелательность вопросов и одновременную никчемность человека, который, с его точки зрения, самое главное-то и пропустил, и с досадой проговорил: