Ключ к Ребекке - Кен Фоллетт Страница 27

Так или иначе, быстрее продвигаться невозможно: для начала требуется полностью завладеть Смитом.

Они покончили с выпивкой и отправились в «Ча-ча». Поскольку такси поймать не удалось, взяли гхари — запряженную лошадью открытую повозку. Владелец безжалостно стегал кнутом свою старую лошаденку.

Смит сказал:

— Этот парень слишком груб с бедной скотиной.

— Пожалуй, — согласился Вульф; видел бы майор, что арабы делают с верблюдами!

В клубе было, как всегда, людно и жарко. Вульфу пришлось заплатить официанту, чтобы получить столик.

Едва они сели, началось выступление Сони. Смит смотрел на Соню, а Вульф смотрел на Смита. Через пару минут майор уже пускал слюни.

— Хороша?

— Фантастика! — Смит даже не взглянул на него.

— Кстати, я знаком с ней, — небрежно обронил Алекс. — Пригласить ее посидеть с нами после выступления?

На этот раз Смит резко повернулся к нему всем телом.

— Будь я проклят! — воскликнул он. — Ты не шутишь?

* * *

Ритм убыстрялся. Соня обвела взглядом переполненный клуб. Сотни мужчин жадно пялились на ее великолепное тело. Она закрыла глаза.

Движения приходили автоматически, никаких особенных ощущений не было. Перед ее внутренним взором по-прежнему теснились хищные лица, не сводящие с нее глаз. Соня чувствовала, как подпрыгивает ее грудь, как вращается живот, как резкими толчками двигаются бедра, и ей казалось, что это кто-то делает за нее, словно ее телом управляют все эти изголодавшиеся мужчины. Она убыстряла движения. Теперь в ее танце не было ни малейшей искусственности — уже не было; Соня делала это для себя самой. Она не пыталась даже подстраиваться под музыку; теперь музыка подстраивалась под нее. Возбуждение накатывало волнами. Она окуналась в них с головой, пока не поняла, что находится в высшей точке экстаза — кажется, подпрыгнешь — и тут же взлетишь. Соня будто стояла на краю пропасти. Прыгать или не прыгать? Она вытянула вперед руки, музыка на высшей ноте оборвалась. Танцовщица издала разочарованный крик и откинулась назад, широко разведя колени, ее голова коснулась сцены. Свет погас.

Так было всегда.

Под гром аплодисментов Соня поднялась на ноги и в кромешной темноте прошла за кулисы. Оттуда она быстро проследовала в свою гримерную, не поднимая головы и ни на кого не глядя. К чему ей чужие слова и улыбки? Разве они поймут хоть что-нибудь? Ведь никто не знает, что значит для нее танец, через что она проходит каждую ночь, когда танцует.

Соня сняла туфли, тонкие, как паутинка, штаны и украшенный блестками бюстгальтер и уселась перед зеркалом, чтобы снять макияж. Она всегда делала это сразу после выступления — косметика вредила коже. Она обратила внимание на то, что ее лицо и шея снова слегка пополнели. Надо есть поменьше шоколада. Ведь она уже в том возрасте, когда женщины начинают толстеть. А возраст — это секрет, который нельзя доверить публике. Ей уже столько же лет, сколько было ее отцу, когда он умер… Отец…

Ее отец был самонадеян: его достижения никогда не поспевали за его амбициями. Соня спала со своими родителями на узкой кровати в комнатушке, которую они снимали в Каире. Она больше никогда не чувствовала себя такой защищенной, как тогда. Маленькая девочка, она сворачивалась клубочком, прижимаясь к широкой отцовской спине. Родной запах его тела так и не выветрился из памяти. Когда она засыпала, появлялся другой запах, который странно ее будоражил. Отец и мать начинали двигаться в темноте, лежа рядом, и Соня повторяла их движения. Пару раз мать замечала, что происходит, и тогда отец бил дочь. Когда это повторилось в третий раз, ее выгнали спать на пол. Оттуда она все равно слышала их, но не могла принять участие в их забавах — это было жестоким мучением. Девочка винила во всем свою мать. Она была уверена, что отец ничего не имеет против, ведь он знал, что она так делает. Лежа на полу, замерзшая, изгнанная, ловя каждый звук, она пыталась присоединиться к ним на расстоянии, но это не давало ни малейшего наслаждения. Да и ничего не давало, пока в ее жизни не появился Алекс Вульф…

Соня никогда не рассказывала Алексу о той узкой кровати в съемной комнате, но он каким-то неведомым образом понимал ее. У него имелся этот дар — распознавать глубинные желания людей, о которых они сами не подозревали. Он и та девушка, Фози, воссоздали для Сони сцену из детства, и давно утраченная способность получать удовольствие вернулась.

Она знала, что Вульф делает это не по доброте душевной. Ему свойственно использовать людей для своих целей, и теперь он хотел использовать ее, чтобы шпионить за англичанами. И она была готова делать все, чтобы насолить противным британцам, — только не ложиться с ними в постель…

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнула она.

Вошел один из официантов с запиской. Соня кивком выпроводила его и развернула записку. Сообщение было лаконичным: «Столик 41. Алекс».

Она смяла бумажку и кинула ее на пол. Значит, он кого-то нашел. Быстро же он! Снова почуял в ком-то слабину…

Соня хорошо понимала Вульфа — они были похожи. Она тоже использовала людей в своих целях, хотя и не так виртуозно, как он. Она собиралась использовать даже Алекса. У него есть воспитание, вкус, положение в обществе и деньги. Придет день, и он возьмет ее с собой в Берлин. Одно дело — быть звездой в Египте, другое дело — в Европе. Соня мечтала выступать перед старыми генералами аристократического вида и молодыми красавцами из штурмовых подразделений; ей хотелось соблазнять властных мужчин и миленьких белокожих девушек. Почему бы ей не стать королевой кабаре в Берлине? Вульфу же суждено сыграть роль пропуска в этот мир. Значит, она действительно хочет им воспользоваться.

«Наверное, такое редко бывает, — подумала она, — двое людей настолько близки и так мало друг друга любят».

А губы он ей отрежет, с него станется.

Соня содрогнулась, заставила себя не думать об этом и начала одеваться. Она облачилась в белое платье с широкими рукавами и низким вырезом. Декольте обнажало ее грудь, юбка плотно облегала бедра. К платью очень шли белые открытые туфли на высоком каблуке. По тяжелому золотому браслету — на каждое запястье, на шею — золотую цепочку с кулоном в форме слезы, уютно лежащим прямо в ложбинке… Англичанину должно понравиться. У них же такой грубый вкус…

Соня в последний раз взглянула в зеркало и вышла из гримерной.

Пока она двигалась по залу, в радиусе метра от нее повисало молчание. Как только она проходила мимо, посетители тут же принимались обсуждать ее. Соне казалось, что она невольно провоцирует всех присутствующих на ее изнасилование. На сцене этого чувства удавалось избежать: там невидимая стена отделяла ее от зрителей. Здесь же, внизу, каждый мог дотронуться до нее, именно этого всем и хотелось. Разумеется, никто не рискнет прикоснуться к ней, но сама мысль о возможности какого-либо физического контакта с окружающими ее пугала.

Она подошла к сорок первому столику, и оба мужчины встали ей навстречу.