Расчет пулей - Фридрих Незнанский Страница 27

Очевидно, такие бляшки неизбежны в проводящих сосудах любого государственного организма. Но хорошо, когда они скрыты. Видеть их противно. Государственный организм вообще вещь довольно грязная. Истерические призывы граждан к свободе означают лишь замену одной кабалы на другую. Возможен только передел собственности. Никакой свободы не было и не будет.

А как поступить сейчас? Использовать этот «спецназ» для решения финансовых проблем самым простым путем? Или отступить? Тогда банкротство, разорение… Но все же не смерть… Зато теперь, когда ему известно об «их» существовании, не попадет ли он, в случае отказа, на острие пера? Этот крокодил в синем мундире уже не выпустит его из своих зубов. Недаром он столько времени вел охоту. Теперь это ясно.

— А какой мне смысл? — произнес Максим Витальевич с расстановкой. — Ну убьете вы этого южного магната… Разве я получу деньги от мертвеца?

На гладко выбритой щеке Игнатова задергалась непослушная жилка. Как будто от нервов. Но выглядел он вполне респектабельно и спокойно.

— Объясняю для непонятливых. Допустим, генеральный директор некоей фирмы «исчезает». Всем ясно, почему. Но деньги ведь остаются на счету фирмы? Остаются! И новый преемник генерального, напуганный зловещей гибелью предшественника, мгновенно платит по всем векселям.

И Максим Витальевич после некоторого внутреннего борения дал согласие. Впрочем, борение это касалось уже не жизни южного магната, а жизни самого Талызина. Ибо крокодил в синем мундире сказал ему слишком многое и уже никогда не отпустит добром. Кому известно, на каком километре его будут поджидать снайперы? Махнет Игнатов платочком или передаст по мобильнику — дадут проехать президенту банковской ассоциации Талызину. Если он заупрямится, маленькая дырочка в бензобаке или в голове — исход один. И пожаловаться некому в этой банке с пауками. Разве что побежать к министру? Тот обязательно примет и отечески пожурит. Завтра его самого снимут. А эти чины сидят гораздо крепче. Они и составляют костяк. Нет, надо принимать условия. Лучше посадить этого крокодила на золотую цепь, нежели ежечасно ждать пули.

Внешне Максим Витальевич ничем не выдал своих колебаний. Чувствуя, что молчание затягивается, произнес коротко:

— Согласен!

Расстались без рукопожатия. Игнатов на взвывшей «Волге» уехал первым.

Максим Витальевич еще прогулялся, подышал чистым воздухом и тоже пошел к машине.

Ничего не случилось за всю следующую неделю, в течение которой петля еще туже затянулась на шее Максима Витальевича или, вернее, банковской ассоциации, что было почти одно и то же.

А в воскресенье вечером жена позвала к телевизору. Проскочила информация, что в подъезде своего дома застрелен президент какого-то крупного южного банка. Максим Витальевич знал — какого! Убийство, как объяснил телекомментатор, было, несомненно, заказным. По всему городу объявлена операция «Перехват». Но убийц пока не нашли. Известно лишь, что среди них была женщина. Вице-премьер объявил во всеуслышание журналистам, что это расследование под контролем на самом верху.

Максим Витальевич просидел до утра за остывшим кофе, ожидая с минуты на минуту ареста и допросов. Утром взял себя в руки и, бледный от нервов и недосыпа, поехал на работу.

До конца месяца Игнатов не напоминал о себе. За это время новый президент южного банка вернул все долги. И на голом месте остался сидеть, ожидая катастрофы. Но судьба южного банка уже не интересовала Талызина. Они еще раз встретились с Игнатовым, но в другом месте. И Талызин без лишних слов вручил ему оговоренную ранее сумму.

Прошло несколько лет. Банковская ассоциация безо всяких опасений щедро раздавала кредиты под любой процент. Время от времени объявлялся Игнатов. Он пошел на повышение, стал заместителем начальника главка милиции столицы. Раздался, не в плечах, а главным образом в талии. Лицо залоснилось. Испарина то и дело покрывала его все увеличивающуюся плешь — сказывалась чрезмерная выпивка. Но он не терял бодрости и генерал-майора милиции получил в то время, в которое и ожидал, — без задержки.

Он уже бывал на приемах в доме у Талызина. Дни рождения и другие праздники были удобными поводами для деловых встреч.

Музыка в саду сделалась громче, видно, гости принялись танцевать. Это было хорошим знаком. Максим Витальевич тряхнул головой, сбрасывая остатки дремоты. Он вроде бы не спал, а прокручивал в памяти старую ленту. Но почувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим.

По селектору внутренней связи секретарша Наточка приятным грудным голосом, как у Эдиты Пьехи, сообщила, что Максиму Витальевичу давно и настойчиво звонит председатель правления банка «Эрмитаж» Виткевич.

— Почему «давно»? — рявкнул недовольно Талызин. — Разве ты не сказала, что меня нет?

— Сказала, что нет и не будет сегодня, — виноватым голосом оправдывалась Наточка. — А он продолжает звонить. Спрашивает, не приехал ли…

«Чтобы вернуть долг, не надо долгих разговоров», — подумал Талызин. Он знал, что Виткевич будет просить об отсрочке платежей. А подобные поблажки не входили в его планы. Максим Витальевич их пресекал. «Работать надо, — чуть не сказал он вслух. — Тогда не придется клянчить с протянутой рукой».

Помолчав, бросил Наточке твердо:

— Меня нет. Поняла?

— Конечно! Конечно, Максим Витальевич, — испуганно сказала Наточка.

Талызин представил ее пухлые ручки, мягкую на ощупь талию, которую не так просто было определить. А ведь пришла тонюсенькой невинной девочкой. Какое там невинной? Знала, на что шла. Такие деньги на дороге не валяются.

Резко поднявшись с дивана, Талызин подумал, что, если не пить больше до конца вечера, можно будет пригласить Наточку в сауну. Или поплавать в подогретом бассейне. Это лучше, чем полбутылки коньяка. «Гости мешают, — подумал Талызин. — А то можно было бы позвать ее уже сейчас».

Он спустился в сад к гостям, прошелся по рядам, как будто и не уходил вовсе. Пригубил по рюмочке с наиболее важными людьми.

Музыка играла, фонарики блестели. Максим Витальевич незаметно сделал знак Игнатову, намекая на важный разговор. Того, видимо, тоже ждали любовные утехи, потому что был он достаточно трезв. И кивнул понимающе.

Поднявшись на веранду, Талызин велел принести кофе и подумал о том, что они с Володей Виткевичем когда-то были друзьями. И казалось, та дружба — навек!

До сих пор удерживалась в памяти картинка, как шли они, изрядно выпив в той волшебной мере, которая дается только в молодости, когда возможно единство душ, мыслей, устремлений. Был такой же теплый июльский вечер, улица Герцена, ныне Никитская, просматривалась далеко. Вокруг по чистым тротуарам шли нарядные парочки. Володя Виткевич в отсутствие женского общества развел философию. Ругал писателей, артистов, ученых за разные промахи. Особенно вождей. Осуждая крайности большевистского режима, говорил мечтательно:

— Какая прекрасная могла быть страна.