Ослепительный оскал - Росс МакДональд Страница 27

Я выехал на тянувшийся вдоль океана бульвар и повернул на юг. Свежий ветерок ударял в стекло и овевал мое лицо, он нес с собой влагу и запах моря. За пальмами, мелькавшими в свете фар, океан струился под луной серебристым светом.

Бульвар заворачивал влево от побережья. Он взбирался на холм, покрытый вечнозеленой растительностью, скрючившейся будто от артрита. Вдоль дороги тянулась каменная ограда, усилившая шелест шин и урчание мотора. За оградой каменные ангелы указывали в небо, святые простирали руки в железном благословении.

Кладбищенская ограда резко оборвалась, и вместо нее возникла железная изгородь, увенчанная остроконечными пиками. За ней виднелась огромная лужайка, возвращенная к первобытному состоянию, а позади нее – ровное поле с железным ангаром с гофрированной крышей и флюгером на краю ее. Я замедлил ход.

Тяжелые стальные ворота были навешены на две каменные тумбы, похожие на обелиски. К одной из них была прикреплена дощечка с надписью «продается». Я вышел из машины и осмотрел ворота. Они были заперты на цепь и висячий замок. Сквозь щели виднелась прямая подъездная дорога, окаймленная кокосовыми пальмами, а в конце ее – массивный дом, окруженный пристройками. На одной пристройке сверкала покатая стеклянная крыша – это, вероятно, была оранжерея.

На ворота можно было вскарабкаться. Железные листья между прутьями могли послужить опорой для ног и за них удобно было ухватиться. Я выключил фары и влез на ворота. Спустившись на лужайку, я отошел в сторону от подъездной дороги и стал пробираться через поднимавшуюся до пояса траву и сорняки. Путешественница-луна сопровождала меня по пути к дому.

Дом был построен в стиле испанского ренессанса с добавкой духа инквизиции. Узкие окна, закрытые резными железными решетками, глубоко сидели в широком массивном бетонном фасаде. Освещенное окно на втором этаже образовывало высокий желтый прямоугольник с вертикальными перекладинами. Мне была видна часть потолка комнаты и смутные тени, плясавшие на нем. Потом тени приблизились к окну и стали более определенными. Я прижался спиной и прикрыл рубашку пиджаком до самой шеи. У основания высокого желтого прямоугольника появилась мужская голова и плечи. На размытом лунным светом лице под спутанными волосами блеснули черные глаза. Они были подняты к небу. Я тоже посмотрел в его темную глубину, где купалась луна и откуда капали звезды, и с удивлением спросил себя, что видел там или что искал стоящий у окна человек.

Он зашевелился. Две бледные руки отделились от его темного силуэта и вцепились в решетку, обрамлявшую его лицо. Он стал раскачиваться из стороны в сторону, и я увидел, как в волосах его мелькнула седая прядь. Его плечи согнулись. Он, казалось, пытался вырвать решетку из бетонных стен. При каждой своей неудачной попытке, он бросал слово низким капризным голосом:

– Черт! Черт! Черт!

Слова тяжело выпадали из его рта раз сорок или пятьдесят, в то время, как его тело дергалось и напрягалось, с яростью раскачиваясь из стороны в сторону. Потом он отошел от окна так же внезапно, как появился у него. Я наблюдал, как его тень медленно скользнула прочь по потолку, постепенно теряя очертания человеческого тела.

Я встал и прошел вдоль стены к окну первого этажа, в котором виднелся слабый свет. За окном тянулся длинный коридор со сводчатым потолком. Свет шел из открытой двери в дальнем конце его. Прислушавшись, я уловил какую-то музыку, слабое царапанье и постукивание джаза по крышке молчания. Я обогнул дом, прошел мимо ряда закрытых дверей гаража, мимо теннисного корта, заросшего высокой травой, и запущенного сада, за которым никто не ухаживал. За ним местность уходила к крутому берегу, а тот обрывался в океан. Море, подобно железной гофрированной крыше, косо уходило к горизонту.

Я вернулся к дому. Между ним и заросшим садом находилось замощенное плитками патио, окаймленное ящиками с песком. Его столы и кресла заржавели и были засыпаны песком – старые реликвии умерших лет. Из окна с цветными стеклами падал свет. Джаз за стеной зазвучал громче, словно музыка к танцу, на который меня приглашали.

Окно не было занавешено, но находилось слишком высоко, и я не мог увидеть комнату. Виден был лишь потолок и часть дальней стены. Ее дубовые панели были густо покрыты картинами, изображавшими женщин с куриными грудями и в кружевных наколках, а также узкоплечих упитанных мужчин с бакенбардами в черных викторианских пальто. Чьи-то предки, но не Уны, подумал я. Сама-то она была отштампована машиной.

Я встал на цыпочки и смог увидеть ее затылок, покрытый, как каракулем, короткими черными завитушками. Она сидела у окна, безупречно прямо. Напротив нее, профилем к окну, сидел молодой мужчина. Профиль был тяжелый и бесформенный, хотя в складках под его подбородком и вокруг рта и глаз таилась сила. У него были светло-каштановые волосы, подстриженные коротко и небрежно. Центр его внимания находился где-то между ним и Уной, ниже уровня подоконника. По движениям его глаз, я догадался, что они играют в карты.

Музыка за окном замолчала, потом заиграла снова. Все та же старая пластинка «Сентиментальная леди» игралась снова и снова. Сентиментальная Уна, подумал я, и тут началось завывание. Отдаленное и приглушенное стенами, оно вдруг повысилось, подобно ночному вою койота. Или человека? По спине моей поползли мурашки.

Уна громко сказала, так что было слышно за окном:

– Ради всего святого, заставьте его замолчать!

Мужчина с короткой стрижкой поднялся и стал виден уже наполовину. На нем был белый халат доктора или санитара, но в лице его не было компетентности, присущей первому и второму.

– Что мне делать? Привести его сюда?

Он сцепил руки в каком-то женоподобном жесте.

– Пожалуй, придется.

Снова раздался вой. Голова санитара медленно повернулась, потом за ней последовало тело. Он отошел от окна и скрылся из поля зрения. Уна встала и двинулась в том же направлении. Ее плечи обтягивала хорошо пошитая пижамная куртка. Уна увеличила громкость музыки, и та покатилась по дому незримой волной. Вой человека тоже возвысился, как голос тонущего, и вдруг умолк. Музыка продолжала победоносно греметь.