Роман с Блоком - Никита Филатов Страница 27

И раньше, когда поэт и его жена жили наверху, и потом, когда в этом же доме они переехали на второй, существовал единый, раз и навсегда заведенный порядок. Если Блок заперся в кабинете, все в доме ходят на цыпочках, и даже трубка с телефона снята — хотя все это вовсе не означает, что он пишет стихи или статью. Но как раз сегодня вечером поэт работал с архивами, и любимые женщины — жена и мать — старались его не беспокоить.

Однако сейчас они обе стояли в дверях — и Александр Блок был поражен не только самим фактом того, что близкие люди осмелились нарушить его уединение, но и, в первую очередь, тем обстоятельством, что они сделали это совместно.

— Что случилось, мама? Люба? Что произошло?

— Саша, милый, нам необходимо серьезно поговорить…

— Проходите, ну, проходите же, разумеется!

…Как известно, взаимоотношения тещи и зятя — одна из вечных тем пикантных анекдотов и черного юмора. Что же касается внешнего проявления тайных и явных страстей, не забытых и не прощенных обид, неприятия и коварства, которыми зачастую определяется характер отношений между свекровью и невесткой, — это по-настоящему жуткая сторона жизни, и здесь уже никому не до смеха.

«Мама — это я», — рассказывал Блок некоторым знакомым дамам и даже, случалось, приводил их не к себе в дом, а в квартиру матери на втором этаже, потому что тут можно было «хорошо встречаться и говорить вдвоем и втроем». Очевидно, что сына и мать связывали тесные узы понимания, — настолько тесные, что некоторые из общих знакомых считали это слишком похожим на зависимость.

Александра Андреевна и ее сын Александр Александрович до такой степени были похожи друг на друга, что признавали это все, не исключая супругу поэта. Многое в них было одинаковым — особая манера речи, суждения об окружающем, отношение к различным явлениям жизни. Многое слишком серьезно, и даже болезненно принималось обоими. У сына и у матери все чувства были чрезмерны — такой чрезмерной была у Александры Андреевны и любовь к сыну. Однако любовь эта, как ни странно, почти не мешала ей справедливо оценивать стихи сына. Она умела тонко разбираться в его творчестве, свои произведения он читал ей первой и более считался с мнением матери, чем с мнением жены…

Дело осложнялось еще и тем, что Александр Блок и Любовь Дмитриевна очень долго не могли воспринимать себя мужем и женой в общепринятом смысле. В этом отношении совершенно прав был поэт Андрей Белый, друг семьи Блоков и впоследствии многолетний любовник Любови Дмитриевны, который разрывался от отчаяния, находя в их отношениях трагическую ложь. Однако даже он ошибался, полагая, что супруги упорствуют в своем браке из приличия, из трусости или еще по каким-то причинам. Конечно, Андрей Белый был прав, что только он любит и ценит в жене Блока живую, плотскую женщину — но и Блок был по-своему прав, испытывая к ней возвышенные чувства и оставляя ее за собой. А Любовь Дмитриевна со временем научилась использовать такое положение. Отказавшись от первого в своей жизни серьезного «искушения», оставшись с мужем, она потом с легкостью отдавала дань случайным связям и влюбленностям, находя себе оправдание в том, что, по ее же словам, «курс был взят определенный, парус направлен, и дрейф в сторону не существен…».

Еще с весны далекого 1906 года их супружеская жизнь фактически прекратилась. Короткая вспышка чувственного увлечения Блока в зиму и лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца после заключения брака, погасла, не успев освободить дочь великого химика Дмитрия Менделеева от девического неведения… Она ничего не понимала в любовных делах — и тем более, по ее собственному признанию, не могла разобраться в сложной любовной психологии такого необыкновенного мужа, как Александр Блок. Поэт, в свою очередь, едва ли не с первой брачной ночи принялся теоретизировать о том, что им и не надо физической близости, что это «астартизм», нечто «темное» и еще Бог знает еще что. Когда молодая жена говорила о том, что она-то готова познать еще неведомый ей мир отношений между мужчиной и женщиной, что она даже хочет этого, — опять следовали теории, приводившие в отчаяние Любовь Дмитриевну, оказавшуюся отвергнутой, не будучи еще по-настоящему женой…

Слишком поздно она поняла и узнала от Блока, что физическая близость с женщиной для него с гимназических лет — это платная любовь, и неизбежный результат ее — болезнь. Слава богу, что все произошло с поэтом еще в ранней молодости, и болезнь оказалась не роковая. Тем не менее, такой опыт нанес ему несомненную психологическую травму на всю оставшуюся жизнь. Не боготворимая любовница вводила его в жизнь, а случайная, безликая, купленная на несколько минут, причинив затем унизительные, мучительные страдания… Даже первые юношеские отношения с некой прекрасной и умной зрелой женщиной не сыграли для него такой роли, чтобы любовь его научилась быть любовью во всей полноте. Так в душе у Блока и остался разрыв между идеалом и плотскими отношениями, исчезнувший только перед самой германской войной, после встречи с оперной певицей Любовью Дельмас.

Только в обществе ослепительной, солнечной и жизнерадостной Кармен узнал он желанный синтез и той и другой любви. Перед этим была, правда, еще одна актриса, драматическая — Наталья Волохова, которой Блок посвятил стихотворный цикл «Снежная маска». Однако актриса поэту взаимностью не ответила, и они прекратили общение на долгие годы.

…А пока неопытная и несчастная Любовь Дмитриевна рыдала по вечерам в одинокой постели с таким отчаянием, что уже не могла рыдать по-настоящему, когда все, в самом деле, случилось «как по писаному». Молодость все же бросала иногда супругов в объятия друг друга, и однажды, осенью 1904 года, неожиданно для поэта, и со «злым умыслом» с ее стороны, как записала потом сама Любовь Дмитриевна, произошло то, что должно было произойти. С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические со стороны Блока встречи. Неведение жены поэта оставалось прежним, загадка — неразгаданной, а бороться она не умела, считая свою пассивность неизбежной…

Стоит ли удивляться тому, что жена Блока и его мать изначально не ладили между собой?

Александра Андреевна очень часто вызывала невестку на эксцессы. Бестактность свекрови не имела границ и с первых же шагов общей жизни буквально ставила Любовь Дмитриевну на дыбы от возмущения. Например, еще в первый год супружества мать поэта однажды буквально влетела к ней в комнату:

— Люба, ты беременна!

— Нет, я не беременна!

— Зачем ты скрываешь, я отдавала в стирку твое белье, ты беременна! — не унималась свекровь.

— Ну, что же, это только значит, что женщины в мое время более чистоплотны, — отвечала невестка. — И не настолько неряшливы, как в ваше. Впрочем, мне кажется, что мое грязное белье — вовсе не интересная тема для разговора…

Особенно невыносимы стали их отношения за последние несколько месяцев этого злосчастного и трудного 1920 года, во время совместного вынужденного житья. В январе от воспаления легких умер отчим Александра Блока, заслуженный генерал Кублицкий-Пиоттух. После смерти мужа мать поэта тоже заболела сильнейшим бронхитом, и для удобства ухода Блок забрал Александру Андреевну к себе на квартиру, где она и перенесла всю болезнь. Чтобы не отвлекать Любовь Дмитриевну от домашней работы и необходимых выходов из дома, пригласили даже сестру милосердия.