Мой Дантес - Ольга Кириллова Страница 27

Составив когда-то гороскоп Дантеса, я вынужденно отложила его в сторону по одной простой причине – у меня не было никаких доказательств. В частности того, что барон окружал объект своей любви мистическим ореолом, идеализируя избранниц.

И вдруг на свет выплывает архив Дантеса, все то, что так долго хранилось у его предков, и было скрыто от постороннего взора.

Читая письма барона, я, прежде всего, обратила внимание на одну из приписок, сделанную на полях послания, адресованного Якобу ван Геккерену. Вот она: «Тысяча извинений, мой драгоценный, что в письме моем столько помарок, но я всегда пишу так, как беседовал бы с тобою у камина, и не могу решиться писать с черновиков, это было бы слишком претенциозно и стесняло бы меня».

– Софья Матвеевна, – возбужденно прошептала я, процитировав ей отрывок. – Вы понимаете, что это значит?

– И что же? – отложив в сторону книгу, Вдова сняла очки и ласково посмотрела на меня.

– А значит сие то, что Дантес писал без черновиков, не переписывая набело, не выверяя фразы. Следовательно, открыто, импульсивно, искренне, так, словно разговаривал. Что в мыслях – то и на бумаге!

– Допустим, – согласно кивнула Софья Матвеевна. – Но есть ли в данной переписке нечто такое, что подтверждало бы твои прежние выводы?

– Конечно! – лихорадочно пролистав несколько страниц, я остановилась на одной из них. – Помните, мы говорили с вами, что вопрос карьеры был одним из главных для Дантеса? Эта тема довольно часто обсуждается и в письмах. Например, в декабре 1835 года Жорж сообщает барону следующее: «…если ничего нового не случится, ты, быть может, меня увидишь поручиком, так как я 2-й корнет, а в полку есть три вакансии; я думаю даже, что было бы неблагоразумно докучать ему (государю) с ходатайствами за меня, так как полагаю, что благосклонность его ко мне основывается на том только, что я никогда ничего не просил, вещь для иностранцев, состоящих у них на службе, совершенно непривычная, и, насколько я могу судить, отношение ко мне Императора стоит сейчас дороже, чем то немногое, что он мог бы мне пожаловать».

– А что ты можешь сказать о пресловутой связи Геккерена с Дантесом? – спросила Вдова. – Нашла какие-либо доказательства?

– Обратные тому, что так любят обсасывать в нашей прессе, – довольно ехидно заметила я. – Софья Матвеевна, миленькая, ну о какой связи может идти речь, если Дантес чуть ли не в каждом письме откровенно рассказывает о своих увлечениях, как прошлых, так и настоящих. А в одном из посланий весьма шутливо докладывает о притязаниях жены своего кузена. Вот, послушайте: «… в какое же отчаяние она меня приводила, говоря, со своим лотарингским выговором: «Я сильно люблю вас, кузен, ну а что касаемо мужа – вот уж урод и дурень, – то я вольна любить своих родственников как хочу». И вот однажды, когда все собрались на прогулку, она слегла, сказавшись больной, и послала за мною; я нашел ее в постели, одетой весьма небрежно… милейшая дама без обиняков дала мне понять, что, стоит мне только пожелать, отказа от нее мне не будет ни в чем. Я все же устоял, не столько из добродетели, сколько оттого, что был в ту пору безумно влюблен в свою жидовочку, проводил у нее все ночи и едва стоял на ногах».