Перстень Иуды - Сергей Куликов Страница 27

Сначала судьба к Василию Васильевичу Опалову действительно была благосклонна. И в самом деле, гимназию он, сын учителя словесности, окончил с золотой медалью, получил государеву стипендию, а после экономического факультета пошел на государственную службу, по финансовой части. Начал с самого малого чина – коллежского регистратора, с последнего, четырнадцатого класса. Но преуспел изрядно и к тридцати годам уже имел свой дом в белокаменной, выезд, деревеньку неподалеку присмотрел. Стал подумывать о хозяйке дома. Вскоре и женился. Удачно. Хотя Софьюшка и была из купеческой семьи, но образование получила хорошее, да и приданое за нею дали такое, что сослуживцы Опалова только ахнули. Жили как все: ругались – мирились, хворали – выздоравливали… Только вот, когда их дочери Машеньке три годика исполнилось, жена заболела по-серьезному – чахотку врачи определили… Василий Васильевич делал все, что в таких случаях положено: на лекарях не экономил, лекарства заморские покупал, даже о поездке на курорт подумывал. Да только через год преставилась его Софьюшка…

Хлопот Василию Васильевичу прибавилось. Но он не роптал. Днем в присутствии пропадал, а вечером душой отдыхал с Машенькой. Года через два после кончины жены стал подумывать о новом браке, но все как-то недосуг было: то служба, то в деревне неполадки – ехать надо, то Маша капризничает…

Но если в личной жизни у Василия Васильевича не все ладно было, то по службе он шел быстро и уверенно. Опалов снискал себе славу человека благонадежного, добропорядочного, богобоязненного и, что самое главное, честного. И не то что он совсем уж ничего не брал, а брал умеренно, сообразуясь со своим званием и чином. Тем и заслужил авторитет порядочного человека. Слыл он государственником, много сделавшим не только для Москвы, но и для России. Потому, когда Василий Васильевич в пятьдесят лет подал в отставку, а по службе в первопрестольной ему уж и расти некуда было, на него нежданно-негаданно свалилась величайшая милость государева: графский титул.

Тут новоиспеченный граф и сам уверовал в свои исключительные заслуги перед отечеством и возгордился немерено. По крайней мере в душе. Графу Опалову вдруг стало тесно в патриархальной Москве, его неодолимо потянуло в Петербург, где он и до этого бывал частенько. Он даже съездил в Северную Пальмиру и домик на Мойке присмотрел, но…

Но именно тогда-то и начались какие-то перекосы в его житье-бытье. Он совершенно случайно узнал, что Машенька, оказывается, влюблена. И в кого бы можно было предположить?! В студента медицинского факультета. Будущего лекаря! И это его дочь! Графиня! Для того ли отец денно и нощно трудился на благо отечества, чтоб его единственная дочь на корню погубила первый росток генеалогического дерева графов Опаловых?! Василий Васильевич даже предпринял тайное наблюдение из кареты за этим самым студиозусом. Ничего особенного: не высок, сутуловат, с реденькой рыжеватой бородкой. Господи, думал расстроенный отец, ну что в этом замухрышке могла найти его Машенька? Ни кожи, ни рожи! Да он едва ли к дворянскому сословию имеет отношение. А фамилия этого сутулого была вообще какая-то неприличная – Брыкин.

Откровенный разговор с дочерью поверг отца в шок. Маша заявила, что они с Романом любят друг друга и что, если ей и суждено когда-нибудь выйти замуж, то только за этого умного, честного и порядочного человека.

– И потерять графское звание?! – срывался на крик бедный Василий Васильевич. – Перестать быть графиней Опаловой и стать Марией Брыкиной! Никогда! Никогда и ни при каких обстоятельствах! Только после моей смерти. Это все результат чтения французских романов и вольтерианских выдумок. Воли, воли я тебе предоставил слишком много! Ну, да я вожжи-то укорочу, я дам тебе острастку!..

Граф сразу же приступил к решительным действиям. Прежде всего со двора была изгнана гувернантка-француженка, причем этот жест оказался весьма патриотическим в свете начавшейся войны с Наполеоном. Потом он заточил Машу под домашний арест и ввел строжайшую цензуру: что читает дочь, от кого получает корреспонденцию по почте, кому и что сама отписывает.

«Перебесится, перегорит – успокоится, – рассуждал Василий Васильевич. – А вот человека достойного подыскать ей уже пора…»

Зиму Опалов решил провести в Петербурге, дом приобретенный привести в порядок, дочь в свет вывести.

Благо, знакомых в столице у него было достаточно: есть где показаться, будет кому и в свет ввести. Главное – подальше от этого Брыкина.

Только война все планы важного московского чиновника перечеркнула. Когда супостат ступил на русскую землю, в Москве такой патриотический подъем начался! Опалов сам стал подумывать о том, где и как он сможет быть полезен русскому воинству. Но чем ближе Наполеон приближался к первопрестольной, тем тише становились патриотические речи, а затем знатные люди засобирались куда подальше – в свои деревни да имения. Теперь уже меньше кричали, а больше молились.

Василий Васильевич быстро сориентировался в ситуации и вовремя отправил, что поценнее, в свою деревенскую усадьбу. Сам же дом оставить побоялся, ну и Машеньку от себя отпускать не стал. За себя и дочь князь особенно не боялся: француз не татарин, бесчинствовать не станет, да и вряд ли государь Москву отдать позволит, отстоят белокаменную мужики!

Однако все обернулось не так, как рассчитывал Опалов. Враг вошел в город и вел себя в нем нагло и недостойно. В доме Опалова разместились гвардейцы. Сам же Василий Васильевич с Машенькой и тремя слугами за благо счел перебраться во флигель. Французы в доме вели себя бесцеремонно, но хозяев не обижали. И то слава Богу!

Потом пожары начались, облавы на поджигателей, о расстрелах из уст в уста говорили. Граф во все это не вмешивался и лишь терпеливо ждал, когда бонапартово воинство покинет Москву. А что оно долго не задержится, уже в конце осени стало ясно: идти ему дальше некуда, а сидеть на месте – совсем уж глупо.

Как-то в начале октября граф вернулся домой под вечер и, к своему удивлению, дочери не застал. Челядь ничего толком сказать не могла.

– Ну, следом за вами, барин, барышня ушли куда-то. А вот куда, не сказывали…

– А вы-то, вы куда смотрели?! Велел же следить и не пускать!

– Дык ить, как же… Графинюшку за рукав-то не возьмешь…

Василий Васильевич заметался по флигелю, не зная, куда бежать, где искать. Но тут и дочь объявилась. Веселая, довольная, глаза блестят. Опалов давно ее такой не видел. Сначала удивился, а потом заподозрил что-то неладное.

«Уж, не со своим ли Брыкиным повидалась? – озабоченно думал он. – Я с этой напастью французской контроль ослабил. Впрочем, откуда этот студиозус мог взяться сейчас в Москве? Небось в ополчение подался». Однако допрос дочери учинил строгий. А та и призналась.

Действительно в одном доме виделась она со своим Романом. Василию Васильевичу хватило ума не журить дочь, а хитростью выпытать, что да как.

– А как же, Марьюшка, ты нашла его? Разве он не бьет супостата, как человек молодой и благородный? Что ж он отсиживается?

Дочь, видя, что отец как бы и не в гневе на нее за встречу с любимым, разоткровенничалась: