Фотограф смерти - Екатерина Лесина Страница 27

И не поверит. Запершись в ванной, Елена достала телефон и набрала номер. Ответили сразу:

– Приезжай. Сегодня в половине одиннадцатого. Жду.

Она не заставила себя ждать. Ровно в половине одиннадцатого нажала на ручку, и дверь открылась. Дмитрий не встречал, но Елена уже знала дорогу. Она разулась и надела тапочки, стоявшие у порога. Она минула коридор и удержалась от того, чтобы заглянуть в комнаты. И лишь перед дверью студии вдруг оробела.

Бежать! Немедленно.

– Здравствуй, – сказал Дмитрий, открыв дверь. – Заходи. Хочешь посмотреть свои фотографии?

– Хочу.

Она переступила порог.

– Готовы пока не все. – Он повернулся спиной, ссутулился и побрел вдоль стены. – Но уже скоро. Скоро.

– Я подожду.

Ее голос эхом разносится по комнате, в которой уже ничто не напоминает фотостудию. Разве что стены излишне белы. А куда подевалась аппаратура? Елена почти задает вопрос, но в последний миг спохватывается: кто она такая, чтобы спрашивать?

– Садись, – Дмитрий указывает на табурет. – Я сейчас.

Он отсутствует целую вечность, а возвращается с кипой фотографий, которые швыряет на колени.

Снимки великолепны. Елена никогда не думала, что она настолько красива.

– Спасибо.

Ответа она не получает и пугается. Дмитрий становится на колени. В глазах – тоска и красные нити сосудов.

– Здесь не все, – говорит он и ладонями накрывает Еленины руки. – Но уже скоро.

Она наклоняется. Целует, преодолевая странную брезгливость, – ей нравится Дмитрий! Ей нравится!

Нравится.

У него вялые губы и мокрый язык. Но руки нежны.

Все хорошо. Замечательно.

Снимки рассыпаются по полу черно-белыми квадратами. Десятки Елен глядят в потолок, а одна, настоящая, думает, что с этого дня все изменится.

Она права.

Уже на рассвете, сбегая из квартиры – ей не стыдно, ничуть не стыдно, – Елена вспоминает, что среди прочих фотографий не было одной, последней, где она, Елена, в особом платье.

Наверное, придется возвращаться. Но это же хорошо. Не правда ли?

Адама подняли, дали умыться, повели. Конвоировал Степан, медбрат меланхоличного облика и с военной выправкой. Он шел медленно, но Адам все равно не успевал. Мышечный тонус не восстановился, да и координация в пространстве оставляла желать лучшего. Мир виделся искаженным, как будто смотрел Адам через дверной глазок. И линза согнула Всеславин кабинет, размазав края и выпятив центральную часть. Стол стал огромен, стул – почти неразличим. Лицо Всеславы в фокусе, как и руки, и коробок диктофона. Беседа записывается? Зачем?

– Здравствуй, Адам. Как ты себя чувствуешь?

Адам садится. Кресло чересчур мягкое, чтобы сидеть ровно, приходится прикладывать усилия.

– Наверное, ты и сам понимаешь, что нам надо поговорить, – мягко замечает Всеслава.

– Да.

– Вот и хорошо.

Молчание. Часы на стене двигаются беззвучно. Адам не видит стрелок, но движение ощущает. Звуки в нынешнем мировосприятии остры. Чем его накачали? И как долго вещество будет выводиться из организма?

– Итак, Адам, расскажи, куда ты шел? – Щелкнули пальцы, блеснуло кольцо.

– Она умерла?

– Кто?

– Вы знаете.

Она знает, но отрицает очевидное. Словесное фехтование только началось, но будет длиться долго. И Всеслава настроилась на ожидание.

– Отчего она умерла?

– Ты что-то видел? Что именно?

– Я видел, как она умерла.

– Кто?

Круговорот вопросов и возвращение к исходной точке.

– Так кто умер, Адам?

Тишина. Муха жужжит. Или кондиционер. Скорее муха, потому что с кондиционером Адаму не было бы жарко. А ему жарко. И пот градинами катится по шее.

– Никто не умирал, – уверяет Всеслава. – Тебе показалось.

– Нет.

Был прыжок и куст, затрещавший под весом тела. Ветки наклонились до земли. Женщина раскрыла рот, словно пыталась проглотить звезду.

– Значит, вчера ты видел, как кто-то умер, так?

– Да.

– Каким образом? Адам, – Всеслава отодвигает бумаги. Бланки не заполнены, но подписаны и заверены лиловыми кругами печати. – Мне необходимо знать, что ты видел.

Молчание неконструктивно. Молчание будет расценено как вызов, Адам же просто хочет упорядочить факты.

– Она спрыгнула с крыши.

– Она… она… Антонина? Я угадала. Да, вижу, что угадала. Только, пожалуйста, не делай поспешных выводов, хорошо? Здесь ты лишь с ней и разговаривал. И со мной. Я жива. Антонина…

– Она умерла.

– Нет, – возразила Всеслава и выдавила улыбку. – Антонина тоже жива. И вполне здорова…

– Или в тяжелом состоянии.

– Адам, ну почему вы так упрямы? – пальцы-пауки касаются друг друга. Сплетаются. Расплетаются. Меняют рисунок живых иероглифов, в котором прячется истина.

– Я в состоянии диагностировать наступление…

– Нет, – жестче, злее. – Вы ничего не в состоянии диагностировать. Вы больны. Вы страдаете галлюцинациями. А галлюцинации бывают весьма убедительны.

Она лжет. Ей выгодно скрыть смерть пациентки, поскольку расследование выявит связь с родственниками потерпевшей.

– Вы мне не верите? Не верите, – Всеслава пожала плечами. – Я понимаю, что ваша реальность для вас вполне материальна, но хотя бы выслушайте.

– Я слушаю.

Слова – информация. Сопоставление информации способствует выявлению логических дыр на разных уровнях. Следовательно, чем больше информации поступает, тем выше достоверность анализа.

– Антонина покинула территорию клиники в шесть двадцать три, о чем имеется соответствующая отметка в журнале регистрации посетителей.

Не существует неизменяемой документации.

– Ее не было здесь, Адам. И падения не было.

– И тумана?

– Туман был, – неохотно согласилась Всеслава. – Из-за него камеры слежения и не сработали, как полагается. Но и только. Тебя обнаружили у корпуса. Ты ломал кусты. Кричал. Пришлось тебя… успокоить. А теперь ты говоришь о смерти. Это меня волнует.

Информации мало. Версия Всеславы на первый взгляд непротиворечива. И на второй тоже. Но нулевую гипотезу тоже нельзя опровергнуть.

Адам задумался. Думать получалось туго, и кольцо отвлекало, поблескивая стеклянным глазом.

– Я хочу увидеть н… Антонину.

Имя чужое.