Тайна, деньги, два осла - Анна Ольховская Страница 27

– А-ах! – вскрикнула Вика и тихонько захлюпала носом.

– Что, неужели так больно? – Фон Клотц отдернул руку с пинцетом и недоверчиво нахмурился. – Ведь больше недели уже прошло, швы пора снимать.

– Ну и снимай, – прохныкала девушка, старательно натирая тыльной стороной ладошки нос (чтобы покраснел). – Но я тебе не юный партизан на допросе, старающийся мужественно вытерпеть любую боль, но не склониться перед фрицем! Я тоже не собираюсь ни склоняться, ни покоряться, но и сохранять твой душевный покой не намерена! Мне больно, понятно?! И тошнит! И ходить толком до сих пор не могу! Мне врач нужен, причем хороший! Может, я в этой глуши какую-нибудь инфекцию подхватила или рану ты плохо обработал, и туда попала грязь! Вызови врача!

– Тебя уже осматривал врач, сказал, что с раной все в порядке, – сквозь зубы процедил Фридрих, выдергивая очередную шовную ниточку.

– А-а-а!!!

– Да не ори ты так!

– А-а-а-а!!!

– Как же ты рожать будешь, если даже такую мелочь вытерпеть не можешь?

– А я не собираюсь рожать!

– Это не обсуждается. И ты уже могла убедиться, моя дорогая Викхен, что в этом доме все решаю я. И мне подчиняются беспрекословно!

– Вот и трахай своих подчиненных, а меня оставь в покое!

– Фу, какая ты грубиянка! Чувствуется все же славянская кровь, немецкая не может с ней справиться. Но ничего, у нашего ребенка этой примеси будет совсем немного. И учти – если ты посмеешь при нем употреблять этот жуткий русский сленг, я буду бить тебя по губам!

– Свою маленькую женушку, – язвительно усмехнулась Вика, – которую ты обещал носить на руках и наряжать в самые дорогие тряпки?

– Имелась в виду послушная женушка. Покорная и нежная. А не строптивая и вечно хныкающая хамка! Это кошмар какой-то – за восемь лет, проведенных в Германии, причем не в портовых лавках, а в элитном университете и в одном из бизнес-гигантов, ты так и не вытравила из себя славянские замашки! – Фон Клотц, всерьез разозлившись, последний шов выдернул особенно больно.

Ну, если честно, только сейчас и было больно, до этого бережное снятие швов напоминало девушке слабое пощипывание, но она ведь неженка! Причем все еще очень слабая и болезненная, поэтому, играя этот образ, обязана выть и корчиться от боли.

А от последнего рывка…

От него пора применить тяжелую артиллерию, коей Вика старалась не злоупотреблять – фон Клотц отнюдь не дурак и быстро сообразил бы, что слишком частые обмороки свидетельствуют не о слабости пленницы, а о ее хитрости.

И тогда – добро пожаловать с дусей в койку!

Поэтому сознание Вика теряла редко и только в подходящих ситуациях. Вот как теперь, например.

Она сильно втянула в себя воздух, затем словно поперхнулась им, закатила глаза и неуклюже, как и полагается в настоящем обмороке, свалилась со стула.

– Опять! – зарычал фон Клотц, склонившись над пленницей. – Как мне это все надоело! Не думал, что эта девчонка окажется такой хилой! Уже почти десять дней, как она в моем доме, а я никак не могу приступить к своей главной задаче – зачатию наследника! А может, не дожидаться, пока Викхен окрепнет? – задумчиво проговорил он, и девушка почувствовала, как его рука скользнула под блузку и сдавила грудь. – Находиться рядом с таким роскошным молодым телом и не овладеть им… Я больше не могу… Не могу… Не умрет же она, в конце концов, от этого еще никто не умирал…

О-о… Кажется, доигралась ты, Викуся. Вот что значит отсутствие опыта в общении с мужчинами!

Да и мужчин настоящих, если честно, в твоей жизни не было. Первым стал однокурсник по университету – блондинчик Клаус. Они поехали тогда студенческой компашкой к морю, ну и…

С Клаусом роман длился до самого окончания университета, они весело проводили время, все было в целом неплохо.

Но и все. Неплохо, приятно, но вполне можно и обойтись друг без друга.

Так что расстались они друзьями.

Потом было несколько таких же вялотекущих отношений с ровесниками, и тоже без особой страсти. Весело, приятно, цветы, шампанское, скучно, пока-пока.

И именно на этом своем опыте сексуальной жизни и основывался план девушки по удержанию фон Клотца на расстоянии.

Он же сам позиционировал себя как чуткого и страстного любовника, который ни в коем случае не будет насиловать бесчувственное тело!

Так почему сейчас уже обе его руки шарят по бесчувственному телу, срывают блузку, расстегивают джинсы?!

Почему он дышит все тяжелее и тяжелее, зачем его губы впиваются в ее рот, кому он бормочет страстные слова?!

Зачем он коленом раздвигает ей ноги?!

Что делать? Очнуться и заорать? Попытаться отбиться, сбросить его с себя?

Нет, не надо. Терпи. Ведь сопротивление жертвы возбуждает насильника еще больше.

А так – пусть терзает безжизненное тело…

Но как же трудно сдерживаться! Мама, мамочка!!!

Ты не женщина, ты вялый овсяный кисель. Ты – улитка без домика. Ты…

Фон Клотц отстранился.

– Не могу! Словно с куклой резиновой! Дьявол, надо все-таки девчонку побыстрее на ноги поставить. А возьму-ка я ее на прогулку в лес! Во-первых, свежим воздухом подышит, а во-вторых… Природа, цветочки, на полянку ее отведу красивую, пикник так устроим, вина выпьем. Ей ведь в таком состоянии много вина и не понадобится, полбокала – и девушка готова на все! А для зачатия полбокала не страшно. Ну а потом – потом ей понравится, и Викхен перестанет капризничать. Решено, завтра же идем в лес! – Он привел себя и пленницу в порядок, застегнул все пуговицы на блузке и осторожно похлопал девушку по щекам: – Викхен! Малышка, очнись! Прости своего Фрицци за эту боль, она была последней! Я снял все швы, больше тревожить твою милую головку не буду!

Ишь как заворковал опять! А ведь последнее время только раздраженно морщился и рычал в ответ на малейшие проявления слабости. Нежности и участия хватило ровно на пять дней.

Хлопки по щекам стали интенсивнее, они уже почти подошли к той грани, за которой меняли название на пощечины.