Кто убил Влада Листьева? - Юрий Скуратов Страница 26

— Эх, если бы да кабы… — Пономарев вздохнул и неожиданно спросил в лоб: — Как вы относитесь к должности генерального прокурора?

Вельский воспринял вопрос как некую шутку.

— Это шапка Мономаха, Геннадий Семенович. А шапка Мономаха всегда была тяжела.

— Но не боги ее носят, Георгий Ильич, люди.

Поговорили о том о сем, пожелали друг другу доброго уик-энда и разбежались, как говорится, в разные «телефонные» стороны.

Вернувшись из отпуска в Москву, Вельский сразу почувствовал, что разговор Пономарев затеял неспроста. После нескольких встреч с чиновным кремлевским людом Вельский понял: надо готовиться к визиту в кабинет президента.

Последнее свидание у него состоялось с первым помощником президента Илюшиным. Тот долго наставлял Вельского, как надо себя вести при встрече с нынешним российским царем.

— Президент — человек проницательный, — сказал Илюшин, — обмануть его невозможно.

— А зачем его обманывать? — бесхитростно спросил Вельский. Он вообще считал, что люди не должны, не имеют права обманывать друг друга. Жизнь так коротка, что надо быть полным безумцем, чтобы еще обманывать кого-то, себе подобного.

— Это я так, на всякий случай, — сказал помощник. Вельский уже знал, что его анкета президенту не понравилась. Пробежав ее глазами, тот сморщил нос.

— Ученый, сухарь какой-нибудь… Он хоть знает, что такое судебный процесс и, это самое, понимаешь, как это называется… Ну, следствие?

— Знает, знает, — поспешил успокоить президента помощник.

Хоть и ведомы были Вельскому заскоки президента, его нетрезво-ворчливое «понимаешь», под которое принимались многие важные решения, он в ту пору еще верил президенту. Как и многие, кто жил в России, — всем хотелось, чтобы в конце тоннеля забрезжил свет. Других лидеров, на которых можно было бы сделать ставку, в России не было.

«Наша встреча состоялась в начале октября 1995 года, — написал в своем дневнике Вельский. — Принимал меня президент в Кремле, в своем рабочем кабинете. Что меня поразило? С президентом мне доводилось встречаться раньше, и не только в Москве, в первую очередь в Свердловске. Поэтому прежде всего бросилось в глаза то, что передо мной очень нездоровый человек. Лицо расплывшееся, раскисшее, неживое. Такое впечатление, что президент в большом количестве употребляет медицинские препараты. Еще мне показалось, что он активно использует грим.

Беседа была непродолжительной. Один из вопросов, который он мне задал, исподволь, не впрямую, был связан с моей политической благонадежностью. Я сказал, и это было совершенно искренне, что раньше мы о таком рынке, который имеем сейчас, даже мечтать не могли, раньше мы вообще едва ли не большую часть жизни проводили в очередях. Поездка за границу приравнивалась к государственной награде, а сейчас — пожалуйста, можно лететь в любую страну.

Затем президент сделал словесный проброс в адрес Совета Федерации, который не захотел утвердить «вечного ИО», сказал, что в этот раз он постарается строптивый Совет Федерации уговорить.

«Вы тоже готовьтесь», — предупредил он меня.

Встреча эта состоялась днем, вечером о ней сообщили едва ли не все каналы телевидения и радио. Прогнозы строили разные. Ведь после «вечного ИО» обязанности генпрокурора исполнял Олег Иванович Гайданов, которого в шутку прозвали «ИО ИО», и многие считали, что шансов получить высокое кресло у него гораздо больше, чем у кого бы то ни было. Все должен был определить Совет Федерации.

Совет Федерации я прошел с первого раза — удивительная вещь, ведь «вечного ИО» прокатывали столько раз, а тут — с первого захода!

Результаты голосования ошеломили меня, да не только меня, если честно. Ни одного голоса против, лишь один — воздержавшийся. Это была победа. Особенно после мытарств «вечного ИО».

Наверное, всем эти «ИО» уже здорово надоели…

На следующий день я получил в Совете Федерации выписку о назначении (Генпрокуратура располагалась через дорогу от здания Совета Федерации, в каких-то двадцати метрах) — и отправился пешком на работу, на новое место».

Позже Вельский долго размышлял, что же заставило президента склонить чашу весов в его, Вельского, сторону и послать письмо в Совет Федерации с поддержкой именно его, Вельского, кандидатуры? И пришел к грустному выводу, что президент продолжал искать не профессионалов, которые могли бы вывести страну из тупика, а преданных людей, подбирая их по линии кумовства, землячества, шапочного знакомства, личной преданности. Главное — это, на все остальное ему было наплевать.

Точно так же ему, наверное, было наплевать на научный опыт и знания Вельского, на его докторскую степень и профессорский титул. Сыграло другое: общее свердловское прошлое, где президент работал первым секретарем обкома партии (был очень рьяным партийцем, надо заметить, который лично, по своей инициативе, после того как французы сняли документальный фильм о расстреле царской семьи и лента имела ошеломляющий успех за рубежом, дал команду снести бульдозерами дом путейского инженера Ипатьева, где все происходило), а Вельский работал деканом факультета в местном юридическом институте. В том самом институте, которому президент, будучи еще партийным деятелем, бонзой, вручал в 1981 году орден Трудового Красного Знамени. Президент хорошо помнил это событие и каждый раз при воспоминании о нем вытирал влажно блестевшие губы.

Стол тогда накрыли грандиозный — расстарались!

Но президент президентом, а ведь еще существует такое щекотливое понятие, как закон. Перед законом все равны — и президенты, и министры, и дворники с уборщицами. Хотелось надеяться, что президент это понимает.

Если не понимает, то будет беда — произойдет конфликт. Угодничать и переступать через закон Вельский не собирался — это новый генеральный прокурор знал точно.

И тогда начнется такое… Нет, лучше не думать о том, что может начаться, лучше надеяться, что президент будет уважать закон, разговаривать с ним на «Вы» и требовать того же от своих подчиненных — пусть и они уважают закон так же, как уважает он. И тогда все будет о’кей.