Ученица Калиостро - Далия Трускиновская Страница 26

Суматоха вышла знатная. Сам рижский обер-полицмейстер прискакал в замок к князю, клялся, что найдет убийц и покарает их по всей строгости закона. Князь метал громы и молнии: слыханое ли дело — подбросить труп в его собственную карету с гербом!

Терентия два дня подряд допрашивали, расквасили ему кулачищем нос и грозили запороть насмерть. Он валялся в ногах, рыдал, клялся, что знать ничего не знает, что стоял с экипажем у Гостиного двора, как велено, и только раз его покинул — забежав в питейное заведение. В эти-то десять минут тело и подбросили, утверждал Терентий, а сам он ни при чем!

Опросили свидетелей. Точно, княжеский экипаж видели в переулке за Гостиным двором, Терентия в заведении тоже видели. А прочее — на совести Московского форштадта. На него власть полиции распространяется лишь формально, и искать там злоумышленника — зря тратить время. Его не выдадут — не потому, что он кому-то брат и сват, а лишь из нежелания облегчать труды полицейских сыщиков.

Стали разбираться, чье тело. Терентий сквозь кровавые сопли божился, что видит эту бабу впервые в жизни. Полиция имела в форштадте своих осведомителей — те пришли, поглядели, сказали, что не здешняя. Словом, образовалось темное и невразумительное дело: неведомо кто удавил неведомо кого и подбросил в самое неподходящее место. Даже сама мысль спрятать тело в карете была безумной — у Гостиного двора всегда полно народу, и странно, что убийцы не побоялись свидетелей.

Маликульмульк у себя в канцелярии сразу узнавал все новости, связанные с розыском, и от души сочувствовал Терентию — надо ж было влипнуть в такую историю. А сам меж тем продолжал поиски игроцкой компании.

Гостиница «Лондон» была совсем молодой и не нажила еще репутации «Петербурга». В ней скорее всего можно отыскать беглецов из «Иерусалима». В «Лондон» неплохо бы сходить вместе с Давидом Иеронимом навестить Паррота, если он еще не уехал в Дерпт. Правда, Паррот за что-то невзлюбил начальника губернаторской канцелярии — ну да Маликульмульк уже усвоил ту истину, что один лишь золотой червонец всем нравится.

Так что после службы Маликульмульк отправился в аптеку Слона в обществе Косолапого Жанно. Косолапый рассчитывал на угощенье, аптекарь Иоганн Готлиб Струве и его молодой помощник всегда приказывали подавать ароматный кофей и к нему печенье. Маликульмульк предполагал разыграть сценку: ловкий интриган уговаривает простодушного юношу нанести визит приятелю.

Но вышло так, что Давид Иероним завел разговор о покойниках.

— Меня звали в анатомический театр на вскрытие, — сообщил он.

— Опять отравление?

— Нет, молодую женщину удавили. Труп никем не опознан — вот его, пока он еще годится в дело, и отдали нам на растерзание. Тем более, женщина была беременна на пятом месяце. Видеть эмбрион — всегда познавательно.

— Вы ходили?

— Да, там должен был быть любопытный спор — о времени убийства. Оказалось, по прошествии двух или трех дней установить время мудрено. А найден был труп… Да вы, герр Крылов, о нем слыхали!

— Неужто в карете его сиятельства?

— Тот самый!

— Занятно! — воскликнул Маликульмульк. — И что же, вы присутствовали все время вскрытия?

— Пришлось — было предположение, что бедняжку сперва отравили, потом задушили. Но тут я ничего сказать не смог — и старшие мои товарищи только руками развели. Может, да, а может, нет. Хотя это помогло бы в розыске убийцы. Отравлена — значит, в деле замешана женщина. Мужчина не стал бы сперва подсыпать яд, а потом, дождавшись, пока он начнет действовать, набрасывать на шею удавку. Мужчина убил бы сразу. С другой стороны, женщина не могла бы так быстро и незаметно перенести тело в карету. Если только кучер не врет…

— То есть как?

— Он мог, пока его госпожа делала покупки в Гостином дворе, отъехать куда-то в иное место — и там ему сделали этот скверный подарочек. Ведь женщина была убита по меньшей мере за двое суток до того, как сделали вскрытие. Ясно одно — убийца не грабитель. В ушах у нее остались дорогие сережки.

— И где теперь тело? — забеспокоившись, спросил Маликульмульк.

Слово «сережки» о чем-то ему напомнило, и он мучительно пытался поймать за хвост мелькнувшее воспоминание.

— В анатомическом театре — и желающие могут его там видеть. Может, все-таки кто-то опознает.

— Бог с ней, с этой бедняжкой, — решительно сказал Маликульмульк, вспомнив о цели своего визита. — Друг ваш Георг Фридрих еще в Риге?

— Да, но скоро уезжает.

— Я хотел бы пригласить вас обоих на обед. Вы ведь знаете, Давид Иероним, что я любитель поесть…

Гриндель улыбнулся. Эта страсть была написана на всей фигуре Косолапого Жанно и на его круглой физиономии большими буквами.

— … и еще ни разу не обедал в «Лондоне». Буду рад, коли вы составите мне компанию.

Давид Иероним несколько смутился. Не далее как вчера Паррот сказал ему:

— Не понимаю вашей дружбы с этим неопрятным толстяком. Знаете ли вы, что он за человек? Его из милости приютил князь Голицын и дал ему чин начальника своей канцелярии лишь за то, что этот господин своими шутовскими выходками развлекал его, когда он был в сибирской ссылке.