Призрак Фаберже - Николас Николсон Страница 26

— Но ведь те два яйца утрачены — никто не видел их после революции, — возразил Саша.

— Совершенно верно. Отец продал все три предмета одной немецкой семье. После войны они рассказывали отцу, что эти вещи хранились в сейфе их берлинской квартиры…

Саша побелел как полотно. Продал все три предмета одной немецкой семье. Вполне возможно, что клиент Дмитрия не является хозяином фигурки. Саша постарался скрыть замешательство.

— А императорские пасхальные яйца у них сохранились? — быстро спросил он, стараясь казаться спокойным.

— …их берлинской квартиры, которую разбомбили во время авианалета в 1945 году.

— Понимаю, — произнес Саша, печально склонив голову. — Значит, яйца погибли?

— Так считается. Когда мы позвонили наследникам, чтобы выяснить, кто продает фигурку, они удивились, что она сохранилась. Они были уверены, что все три вещи погибли при бомбежке, и даже не стали заявлять на них права. Последний раз я видела Снегурочку, когда мне было тринадцать, в 1938 году. Очень рада, что она цела. Вот только одна небольшая деталь.

— Какая же? — спросил Саша.

— На ленте в волосах другая эмаль. Когда я видела фигурку в последний раз, лента была из красной матовой эмали. Отец отметил это в своих записках. Очень необычная техника. Без гильотировки, как здесь. Ее, должно быть, меняли.

— Просто эмаль окислилась, — возразил Саша.

Лидия терпеливо улыбнулась.

— Саша, вы еще многого не знаете. Ведь эмаль можно «окислить» и с помощью «Уиндекса» и ватной палочки. Кстати, вот копия счета, которую антикварная комиссия выдала моему отцу. Вы можете сказать о нем на сегодняшней пресс-конференции, но не забудьте упомянуть, что информация получена от нас. Фигурка просто изумительная. Вы на ней заработаете целое состояние. Держу пари, что ее купит Собрание Форбса. Мне это явно не по карману. Остается утешаться тем, что когда-то она принадлежала нам.

Улыбнувшись, Саша поблагодарил Лидию, и она ушла.

Оставалась одна проблема. После этого разговора стало ясно, где находилась фигурка после 1918 года. Но теперь возник вопрос об имущественном праве. Клиент Дмитрия мог и не быть ее законным владельцем.

Поставив статуэтку в витрину, Саша бросил взгляд на счет от советского правительства. Анна, несомненно, будет рвать и метать.

Когда Саша вернулся в отдел, Анна читала пресс-релиз. Он показал ей счет.

— Черт бы его побрал, — задохнулась Анна, мгновенно оценив всю сложность ситуации.

— Что будем делать?

Анна медленно повернулась к Саше:

— Значит, статуэтка во время войны находилась в Берлине. Это портит нам всю картину. Немцы могут предъявить на нее права. Вполне возможно, что она была украдена из Берлина и потом попала к клиенту Дмитрия.

Саша был ошеломлен.

— И что теперь делать?

— Ничего. Думаю, что на пресс-конференции об этом счете упоминать не стоит. А я сейчас же иду к нашему юристу. Лена Мартин знает, что делать в таких случаях.

С этими словами Анна вышла из комнаты. Зазвонил телефон.

— Русский отдел «Лейтона».

— Саша! Как здорово, что я тебя застал! Ты хорошо меня слышишь? Я звоню из машины.

Это был Дмитрий.

— Привет, Дмитрий. Я звонил тебе в отель. Анна оставила мне записку.

— Послушай, мы ведь собирались с тобой пропустить по стаканчику, но меня пригласили на ужин. Пойдешь со мной? Ты наверняка знаешь этих людей. Миссис Грир будет рада тебя видеть. Я ей о тебе говорил.

Саша был раздосадован. Ему вовсе не хотелось идти куда-то с Дмитрием. Но Глория Грир славилась своими приемами, к тому же у нее была одна из лучших частных коллекций Фаберже, которую еще никому не удалось сфотографировать. Сашу разрывали противоречивые чувства. Сделав глубокий вдох, он выдавил из себя согласие.

— Отлично. Едем в Гемпшир-Хаус. Форма одежды — вечерний костюм. Встретимся в «Карлайле» и выпьем перед ужином. Не возражаешь? — спросил Дмитрий.

— Прекрасно. Буду ждать тебя там. Во сколько?

— Ну, скажем, в шесть. Ужин начнется в половине восьмого.

— Идет. У Бемельмана в шесть. До встречи.

— До вечера.

Послышался какой-то шорох, и Дмитрий повесил трубку. Саша решил пойти перекусить, но тут снова зазвонил телефон.

— Русский отдел у телефона.

— Саша? Это отец.

— Привет! Как там дела в Аспене?

— Прекрасно, но я звоню тебе совсем по другому поводу. Я сейчас в аэропорту — лечу домой утренним рейсом.

— Почему так скоро? Что-нибудь случилось?

— Я думаю, ты должен об этом знать. Вчера я получил очень неприятное известие. Когда мы вечером вернулись в гостиницу, нам передали, что звонил Дерек и просил срочно связаться с Мариной. Она меня очень огорчила.

— Догадываюсь, о чем речь, но, мне кажется, она все слишком драматизирует.

— Странно, что ты так к этому относишься.

Саша был удивлен гневным тоном отца. Он не помнил, чтобы тот когда-нибудь сердился. Легкое раздражение — вот все, что он себе позволял.

— Отец, не стоит так расстраиваться. У нас нет юридического права…

— Дело не в юридическом праве, а в справедливости.

— Что ты имеешь в виду?

— Будет только справедливо, если мы вернем себе часть того, что потеряли.

— Отец, о чем ты говоришь? Здесь, в Нью-Йорке, у нас есть все, что нужно человеку в жизни: семья, родной язык, наша вера, финансовое благополучие, наконец. Зачем нам Фаберже?

— Вот уж не ожидал от тебя такого отношения. Нам надо серьезно поговорить, но только не по телефону. Сегодня же. Я прилетаю в конце дня. Мы можем встретиться у «Ника».

— Я не смогу. В четыре у нас пресс-конференция. Я занят по горло.

— Ну, тогда поужинаем вместе. В ресторанчике рядом с моим домом. Там еще такие красивые обои.

— «Свифти». Прости, но вечером я ужинаю у Глории Грир.

Отец вздохнул. Ужином с Глорией Грир пренебрегать не стоит.

— Хорошо. Тогда завтра. Обсудим, что делать дальше. Извини, что побеспокоил. Завтра в восемь в «Свифти», — сказал отец и повесил трубку.

«Господи, что он там задумал?» — размышлял Саша, отправляясь в кафетерий за сандвичем.

После обеда Анна вернулась с новой прической и пакетом от «Маноло Бланика».

— Ну, что сказал юрист? — спросил Саша. — Кстати, прическа тебе очень к лицу.

— Спасибо. Все отлично. Мы можем не беспокоиться, потому что они не евреи.

— Что? — удивился Саша.