У чужих берегов - Георгий Лосьев Страница 26

Только бы не залаяла!

– Куш! Лежать!

Резь была очень длинной и в некоторых местах снова замаскированной камышовыми курешами.

Но вот лодки ткнулись о твердую землю. В Барабе такие клочки тверди на огромных озерах называют кочки, или грязи.

Посреди кочки стоял вместительный камышовый шалаш, а перед ним чуть дымились угли под таганком. Я заглянул в шалаш: лежанка с каким-то тряпьем, посуда на грубо сколоченном из жердей столике, двустволка в углу... И – ни души.

– Игорь! Отнеси ружье в камыш. Разряди! Гейша! Лежать!

Через несколько минут Игорь вернулся и с сияющей физиономией, указывая в камышовые заросли, зашептал:

– Нашел! Здесь! Идемте скорей!

Поодаль от шалаша на утоптанной площадке лежало интересное сооружение. Это был длиннющий, связанный из нескольких тычин шест, продетый в огромную рыбацкую ловушку «морду» и увенчанный долбленой тыквой. Тыква была выбелена известкой и раскрашена чернью, наподобие черепа... Белый саван мы разыскали на лежанке в шалаше.

Тайна урманского озера была открыта. Но почему же так странно ведет себя Гейша: подскуливает, явно нервничает и смотрит куда-то в сторону?

Я взял собаку на ремешок: «Шерш! Ищи!»

Гейша потянула. Это была новая резь, и тоже замаскированная, но проложенная уже по сухому. Стараясь не захрустеть камышинами и не чмокать по топкой земле сапогами, мы вскоре выбрались на вторую «кочку». Здесь стояли два больших шалаша. Из одного вышел толстый щенок, подошел к Гейше и стал с ней обнюхиваться. Гейша лизнула его язычком в мордочку, взглянув на меня, потянула к шалашу...

Из шалаша густой бас спросил с явным цыганским акцентом:

– Ты, што ли, Адам?

И перед нами предстал действительно цыган, донельзя заросший диким волосом, всклокоченный и зевающий. От цыгана разило самогоном, и он, очевидно, еще плохо соображал.

– А я думал – Адам приехал! – цыган еще раз зевнул, почесал живот под рубахой и совершенно обыденно спросил: – За товаром, што ли? А иде Адам-то?

– Отстал, за нами едет... Ну здорово, Рома!

Так уж повелось: раз цыган – значит Рома, Ромка... По-цыгански ром – муж, мужчина.

– А здорово, батенька! Ух, и заспался я! Ничего не слышал...

– Ну и правильно!.. Сейчас только и поспать! Ночью-то, наверное, некогда? А ну, повернись спиной! Да не бойся: дурить не будешь – все будет нормально...

Увидев направленный на себя наган, цыган опешил, но сознание действительности приходило к нему туго.

Много раз сталкиваясь с цыганами в оперативной работе, я всегда примечал: цыгане-одиночки не любят огнестрельного оружия. Зато ножи у них – будь здоров!

Красивый, отточенный, как бритва, в шагреневых с серебром ножнах, оказался и у этого.

– Садись, Рома! Побеседуем.

– Гепева, што ли? – он, наконец, стал соображать.

– Вроде, Рома... Вроде... – я обратил внимание на его землистое лицо. – Бежал из домзака?

– Бежал... Ково уж тут? А кому охота летом кичеванить?..

– «Скамеешник»? Конокрад?

Впрочем, это и без вопроса было ясно: на левой руке цыгана отсутствовали верхние фаланги четырех пальцев. Меченый...

– Значит, на Адама Ивановича батрачишь? Ну, идем, показывай свой товар.

Я держался уверенно, но еще сам решительно не понимал, о каком товаре может идти речь на этом глухом пятачке земли, среди озерных вод. Рыба, что ли? Может быть, Адам коптит и сбывает на сторону, скрываясь от глаз односельчан?

Но Игорь, уже обшаривший все со «смитвессоном» в руках, сказал подойдя:

– «Завод». Да какой еще! Вон, во втором шалаше...

– Побудь с ним... А ты, Ромка, смотри – без дури! Тебе сколько осталось сидеть-то?

– Девять месяцев.

– Ну и дурак, что сбежал... Отсидел бы – и по чистой!

– А и сам знаю, што дурак. Да вить лето, а?

Он снова зевнул.

– Ладно. Если поумнеешь, подумаем о тебе...

– А, может, под расписку? Ты сам посуди: без лета цыгану – что без жисти...

– Сказал: подумаю. Сиди пока.

– А может, лечь можно? Всю ноченьку гнал, одурел...

– Иди, ложись.

Спустя пять минут он захрапел.

Я начал подробный осмотр.

Это был прекрасно организованный самогонный «завод» на четыре котла. Даже жаль было при помощи охотничьего топорика превращать его в лом цветного металла.

Когда с «заводом» было покончено, встал вопрос: что делать дальше?

В воздухе одуряюще воняло спиртным... Игорь ткнул сапогом осколок разбитой нами четверти и указал на шалаш.

– Что с этим чертом делать?

– Пусть дрыхнет до вечера. Неси сюда с первого места котелок со щербой. Будем обедать.

После обеда, оценив обстановку и обстоятельства, я сказал Игорю:

– Скоро закат... Сделаем так: этого черта мы высадим, пока что, вон на том острове! – я показал на торчавший неподалеку из воды камышовый «курень». – Там твердо... Проверено, когда искал резь. Пусть покукует...

– А если уплывет?

– Плавающий цыган – небылица... А ты отправишься тем же путем на западный берег и начнешь охоту. Стреляй так, чтобы гром стоял! Бей и правую и виноватую! Когда стемнеет, разложи костер на высоком месте, чтобы было с берега от деревни видно. А в темноте – подгребай сюда.

Цыгана вывезли на островок и дали ему полушубок услужливо снабдившей нас Устиньи Сергеевны. Он тут же опорожнил косушку, незаметно от нас прихваченную из шалаша, закрылся полушубком и опять уснул.

Вечером мы с Гейшей тоскливо слушали пальбу Игоря. Вернулся он поздно и привез десятка два уток.

– Ну вот и часть твоего плана, Игорек.

– А сегодня четверг, а не воскресенье.

– Ничего. Стрелял в нерабочее время.

– Я успел еще на том месте, где костер, трех чирков сварить. Давайте покушаем?

– Давай покушаем, охотник.

Гейша привстала и повела головой в сторону озера...

– Куш! Лежать! Едет... Тихо!

Лодка Адама Ивановича неслышно выскользнула из рези и уткнулась в отмель... Лысый легонько свистнул.

– Ромка, черт! – вполголоса окликнул Адам Иванович.

Но вместо Ромки ответил я:

– Добрый вечер, хозяин!

Уже взошла луна, и мне было видно, как Адам Иванович бросился к шалашу. Я спокойно предупредил из зарослей камыша.

– Ружья там нет, – и, щелкнув курком нагана, миролюбиво добавил: – Не будем ссориться, Адам Иванович. Стоит ли из-за дерьма дружбу терять?