Когда боги смеются - Александра Маринина Страница 26

Потом я возвращался в отель, чтобы идти обедать вместе совсеми. Я, конечно, с гораздо большим удовольствием обедал бы в одиночестве, ноКостя не давал мне денег, считая меня ребенком, не способным правильнораспорядиться сотней шиллингов. Если бы он знал, какими суммами я ворочал всвоем горном царстве! Но он ни о чем не догадывался, и это было правильно.Единожды разглашенная, тайна моего мира была бы разрушена дотла. Костявообще-то не был жадным и ничуть не огорчился бы, узнав, что я потерял деньгиили просадил их в игральных автоматах, но он был строго-настрогопроинструктирован мамой и отцом и помнил древнюю заплесневелую истину о том,что выпитый раньше времени бокал пива непременно ведет к безудержному пьянствуи ранней смерти от алкоголизма. Из-за отсутствия денег я вынужден был терпетьобщество всей компании днем, во время обеда, и вечером, когда становилосьтемно, ибо вторым родительским наказом было не отпускать меня одного в темноевремя. Брат и его приятели с какими-то девицами-немками до поздней ночишатались по барам, а я плелся за ними, стараясь при любой возможности найтисебе местечко в уголке и тихонько потягивать свою кока-колу, подальше от ихгромкого ржанья и сальных шуточек. Тоскливо поглядывая на часы, я ждал, когдаже мы наконец вернемся в отель. Потому что после возвращения можно былоложиться спать в сладостном предвкушении утра. Я вскакивал раньше Кости, скоторым жил в одном номере, и бежал на завтрак, для которого не нужны былиденьги, так как он входил в стоимость путевки. Наспех залив в себя три стаканасока и запихнув несколько хрустящих теплых булочек с маслом и джемом, я убегал.Убегал к себе, в свой мир, в свое царство.

А потом все закончилось. Пронеслись две недели, отведенныеКостей и его приятелями для зимнего отдыха, и мы вернулись домой. Мама первымделом принялась допытываться, возил ли Костя меня в Зальцбург и посетили ли мывсе указанные в путеводителях достопримечательности этого старинного города.Выяснив, что, кроме баров, брат никуда меня не водил, родители устроили Костебурную сцену, обвиняя его в тупости и неинтеллигентности. Они, дескать,попросили его приобщить ребенка к мировой культуре, а он бездарно потратил двенедели на пьянство и разгильдяйство. Я молчал, потому что не мог же я объяснятьим, что за эти две недели пережил такой душевный подъем, который никогда неиспытал бы ни в каком музее.

На следующий год Костя снова собрался ехать за границу нагорнолыжный курорт, и я с замиранием сердца ждал, что родители и в этот развелят ему взять меня с собой. Но ожидания мои не оправдались, Костя ехал уже нес друзьями, а с девушкой, на которой, судя по всему, он собирался в скором временижениться. Мама и папа проявили деликатность и не стали навязывать ему младшегобратца. Прошел еще год, и в феврале девяносто шестого брат в очередной разсобрался кататься на лыжах. На предыдущей девушке он так и не женился,расставшись с ней, кажется, прямо в Альпах или сразу же после возвращенияоттуда, теперь у него была другая пассия, потрясающей красоты и невероятнойдлинноногости.

Меня снова не взяли в горы, но к тому времени мне уже этогои не хотелось. Первое время после возвращения из Австрии я мечтал только о том,чтобы вернуться туда, в свое королевство, и считал его безнадежно утерянным, нопрошло несколько месяцев, и я понял, что мой мир остался в моей душе и будет сомной всегда, где бы я ни находился. Я внезапно понял, что мне совершенно ненужно ехать в горы, чтобы править бал в своем дворце. Я могу делать это всегдаи везде, в своей комнате на окраине Москвы, в школе во время уроков, в метро,на дискотеке. И уже никакого значения не имело, возьмет меня Костя в горы илинет.

Из той поездки брат не вернулся. Вместо него вернулсяцинковый ящик с переломанным искалеченным телом. Длинноногая красавица тоже невернулась, она в тяжелом состоянии лежала в какой-то австрийской клинике. В тотдень постоянно предупреждали об опасности схода снежных лавин, об этом твердиливсе от портье в отеле до служителей трассы, обслуживавших подъемники.Здравомыслящие лыжники вообще не стали в тот день кататься, те, ктопонахальнее, все-таки несколько раз съехали с горы и уже к полудню вернулись всвои гостиницы. Костина девушка при всей своей невероятной красоте была киностранным языкам абсолютно неспособна и не понимала ни немецкого, нианглийского, так что смысла бесконечно повторяемых предупреждений не уловила.Кроме того, она обладала замечательным свойством не обращать внимания ни начто, в том числе и на поведение окружающих ее людей. Наверное, она была вчем-то похожа на меня, жила в своем замкнутом мирке и старалась несоприкасаться с тем, что было ей неприятно. Возможно, я неправильно ее понимал,но в любом случае результат оказался налицо: она ухитрилась не заметить, чтовсе лыжники поспешно покидают горные склоны и служители у подъемников делают ейустрашающие жесты. Высоко подняв красивую голову, она проходила мимо них,царственно улыбаясь, и вновь устремлялась вниз по спуску, отмеченному на планахчерной линией - "высшая сложность, только для профессионалов". Костя,прекрасно говоривший по-немецки, ситуацию оценивал правильно, но отчего-топромолчал. Я неплохо знал своего брата и, наверное, единственный из всехпонимал, почему он не сказал своей красавице об опасности. Он боялся выглядетьтрусом в ее глазах. Если бы опасность была по-настоящему серьезной, подъемникипросто закрыли бы и лыжников не пускали бы на склоны. А коль пускают - сталобыть, кататься можно, и нельзя ему, ну никак нельзя сказать: "Давайвернемся". Девушка хотела кататься, и его долг доставить ей этоудовольствие, чего бы оно ни стоило.

Потом, после похорон, некоторые говорили, что Костя былпьян, поэтому не справился со сложным спуском, а лавина тут ни при чем. Когдаотец услышал такие разговоры, он подозвал меня к себе и сказал:

- Твой брат был настоящим мужчиной. Только настоящиймужчина способен на безумство ради женщины. И не верь, если тебе будут говоритьдурно о Константине. Ты не должен думать, что твой брат погиб нелепо. Он прожилпрекрасную, хоть и короткую, жизнь и умер прекрасной смертью, оберегая женщину,которую не захотел отпустить одну туда, где опасно. Я горжусь своим сыном ихочу, чтобы ты гордился своим братом и был похож на него.

С тех пор прошло больше трех лет. И каждый раз, когда ягляжусь в зеркало, я отмечаю, что становлюсь все больше и больше похожим наКостю. У меня те же вьющиеся волосы и голубые глаза, такие же плечи, та жепосадка головы. Если бы я верил в переселение душ, я был бы уверен, что Костятеперь живет во мне.

* * *

Вечером опять намечалась компания, и, сидя в раздолбанных"Жигулях" Биримбека Бейсенова, которого в группе называли просто Бек,Света лениво думала о том, что убирать в квартире она, пожалуй, не станет. Всеравно всё изгадят, убирай - не убирай, толку никакого. Надо бы пива купитьящика тричетыре, Бек на машине к подъезду подвезет и к квартире подтащит. Кприходу гостей Света обычно не готовилась, в их кругу было принято гостям самимзаботиться о закуске и выпивке, но пива все равно обычно не хватало, иначиналась свара: кому бежать в ближайший киоск. Девчонки, более покладистые, вспорах не участвовали, потому что такую тяжесть им все равно не донести, апарни все как один на машинах, ну что тут делать-то, на две минуты трудов, аразговоров на три часа.