Ловушка для блондинов - Елена Топильская Страница 26

Естественно, он сразу среагировал: глаза открыл и трубку схватил, поскольку думал, что его вызывают на работу. Тут ему было высказано много нелицеприятного, что заставило его моментально раздеться, извиниться и лечь в постель. Стесняюсь упоминать об этом, но, похоже, еще и исполнить супружеские обязанности. Я долго и безуспешно домогалась от Горчакова, по телефону ему было все высказано или лично, но этого он не сказал.

Зое он, естественно, рассказать об этом не мог, так как не хотел расстраивать ее частым упоминанием о жене, без чего этот рассказ был бы лишен красок и смысла.

Мы с ним еще обсудили Ленкино долготерпение, Зойкино благородство, мою неприкаянность, странную осведомленность всего юридического сообщества нашего района об интимных подробностях моей жизни, после чего разговор плавно перетек на установление личности гражданина, скрывавшегося под именем Белоцерковского. Выяснилось, что роковое количество водки было выпито не зря, определенные сдвиги в процессе установления личности произошли. Вернее, мы с Лешкой сошлись на том, что этот процесс начался с другого конца: мы еще не знали, кто он на самом деле, но теперь уже точно можно было сказать, что убиенный не являлся Белоцерковским.

Эксперты подтвердили, что документы подделаны, мало того, что переклеена фотография, так еще и внесены изменения в данные. Человек с такими данными, как указано в документах, в Петербурге не зарегистрирован. По месту регистрации, значившемуся в паспорте, о гражданине Белоцерковском никогда в жизни не слышали. Джип, на котором “Белоцерковский” приехал к месту своей смерти, по номерам не существует. Однако номер двигателя совпал с данными машины, угнанной три месяца назад от универмага “Московский”.

Лешка сказал, что Кужеров, принимавший вчера деятельное участие в культурно-массовой жизни РУВД, клятвенно заверил, что сегодня выдвигается прямо с утра в морг катать пальчики трупу “Белоцерковского”. Может, эксперты еще установят, какая фамилия значилась в документах до того, как они подверглись травлению.

— Не поняла, — удивилась я. — Я же его послала в больницу, мне нужны отпечатки пальцев Селько, это единственный еще живой потерпевший.

— Этот потерпевший тоже показаний не дал? — спросил Лешка.

— Куда там, — вздохнула я. — Жена сегодня была, говорит, повреждена кора головного мозга. Все, он уже растение. Но мне интересно, где Фужер…

Поскольку с утра за время, прошедшее у меня в допросах спутниц жизни потерпевших, Кужеров мог даже пешком дойти до морга и вернуться обратно, я принялась звонить ему в отдел. Но не успела я выругаться, слушая длинные гудки, как Кужеров явился в прокуратуру собственной персоной. Он помахивал папочкой с дактилокартой трупа и жаждал поведать нам о важных наблюдениях, сделанных им в последнем пристанище “Белоцерковского”.

— Понимаете, друзья, мне жмурика выкатили из холодильника на каталке, и у него рот раскрылся. Я случайно туда заглянул. У него пломба стоит зоновская.

Мы с Горчаковым переглянулись.

— Сереженька, а ты откуда знаешь, что зоновская? — спросила я, забирая у Кужерова дактилокарту, пока он ее не потерял.

— Знаю. Под Мурманском есть зона, где такие пломбы ставят. Она из специального сплава, не помню, как называется. Считается круто. Причем ее сами зеки ставят, не зубной врач, а сами умельцы, в бараке прямо. Вот так. Я на работу забежал, ШТ [7]послал туда, в эту колонию, с приметами жмурика.

— Молодец, Фужер. Можешь, если захочешь, — ласково сказала я, но Кужеров меня перебил:

— Маша, не зови меня, пожалуйста, этой дурацкой кличкой.

Я смутилась. Не ожидала, что Кужеров так болезненно реагирует на это безобидное прозвище. Хотя, если вдуматься, не такое уж безобидное. Он, похоже, сам страдает от того, что под настроение может напиться до невменяемости. Вот, оказывается, под этой суровой внешностью кроется нежное сердце. Я вспомнила, как Кужеров трогательно позаботился обо мне после неудачного побега киллера, и чуть снова не прослезилась.

— Ладно, а как насчет Селько? Ты в больнице был?

Кужеров потупился:

— Маш, не посылай меня больше в больницу. Мне так стыдно. Я тогда напился вместе с доктором, ну как я теперь туда покажусь, а?

“Так, — подумала я, — похоже, Сергей Сергеевич не только доктора споил, но еще и покуролесил в больнице. Интересно, что они там вытворяли на пару с доктором? Канкан с медсестрами танцевали? Устроили дуэль на клизмах?” А он робко продолжил:

— Мне правда неудобно. А все из-за того, что я после водки пиво пью. Как пивком залакирую, так тянет на подвиги.

— Кужеров, — я заглянула ему в глаза снизу вверх, — а давай ты дашь себе слово, что больше не будешь после водки пить пиво, а?

Кужеров помолчал, потом ответил:

— Не могу.

В глазах его, между прочим, красивых, с длинными ресницами, странных на таком грубо вытесанном лице, плескалось страдание.

— Не могу, — повторил он.

— Почему?

— Потому что тогда получится, что у меня слабая воля…

Я не нашлась, что сказать. А Кужеров, напуганный моим молчанием, стал теперь уже сам заглядывать мне в глаза.

— Маш, а Маш, — позвал он, — я же не просто больницу прогулял. Я в морг съездил. Вот пальцы привез. — Он кивнул на дактилокарту, лежащую на столе.

— Ладно, Сережа, — вздохнув, я отвернулась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. — Схожу-ка я в больницу сама. Заодно киллера проведаю. Может, у него уже ручки зажили. Да и соскучилась я, пора его допрашивать. Но за это… — Я задумалась, что бы такое заказать отлынившему от исполнения своих обязанностей Сергею. — За это сам отправь дактилокарту в ГИЦ [8].

Кужеров согласно кивнул.

— И еще — через пару дней поинтересуйся, не приехала ли Ольга Коростелева.

— А куда она делась? — спросил Лешка.

— Она повезла мужа хоронить в Ивановскую область.

Я сбегала к себе в кабинет за делом Коростелева и, расположившись за горчаковским столом, выписала на бумажку адрес и телефон квартиры, которую снимали Коростелевы. Когда я протянула бумажку Кужерову, он глянул в нее и отрицательно покачал головой:

— У меня же есть все ее данные, я хозяйку квартиры опрашивал. Ты не помнишь, что ли?

— Ну как хочешь. — Я, пожав плечами, порвала бумажку.

Мы втроем еще немножко поболтали на темы борьбы с преступностью, попили чаю, перебравшись в мой кабинет, а через полчаса, оставшись одна, я не выдержала и набрала служебный телефон доктора Стеценко, втайне надеясь, что, несмотря на поздний час, он еще не убежал домой. Стеценко действительно был на работе и тут же снял трубку.