Проклятие Гиацинтов - Елена Арсеньева Страница 26

Руки все шарили спереди… Лерон не сразу смогла понять, что они расстегивают брюки ее мужа и спускают их с его бедер. Микка сделал неловкое, суетливое движение, Лерон поняла, что он подхватил сползавшие штаны… мгновенно выражение облегчения мелькнуло на его лице… видимо, поймал их… И только тут Лерон поняла, что они прижаты друг к другу голыми животами, обнаженными детородными органами.

Все это было бы смешно, когда бы не было так ужасно!

Шторм мягко скользнул за спину Микки. Тот еще теснее прижался к Лерон, чуть нагнулся и обнял ее одной рукой. Его глаза странно расширились, Лерон видела, как чернотой зрачка залило всю радужку. Микка закачался, наверное, стараясь не упасть… вперед-назад, вперед-назад. Лерон было видно, что в такт двигались голова и плечи Шторма.

— Повезло Шторму, — пробормотал тот, кто стоял за ее спиной, — а мне сюда хреном не влезть!

И снова немилосердный палец попытался проникнуть в Лерон сзади, и снова она вся сжалась, подалась вперед, пытаясь избавиться от унижения, — и внезапно ощутила, что в ее живот умирается восставший член мужа.

Лерон испуганно подняла на Микку глаза.

Его веки были полуопущены, рот приоткрыт, лицо набрякло и покраснело. Он двигался в лад с движениями Шторма, но словно бы в полусознании. И тут до Лерон дошло, что происходит. Шторм насиловал ее мужа! Насиловал, как это, Лерон читала в какой-то ужасной книжке, делают с мужчинами… например, в тюремных камерах!

Точно, это зэки. Их нравы, их обычаи, им ведь вообще все равно, мужчина перед ними или женщина.

Но почему во всем вагоне они выбрали для издевательств только их с Миккой? Почему? Случайно? Из-за одежды, так непохожей на простенький прикид усталых дачников? А может быть… может быть, они следили за Миккой? Может, это месть конкурентов… ну, бог его знает, Лерон читала — все ее знания о жизни ведь из книг! — что у бизнесменов всегда бывают какие-то конкуренты, которые только и знают, что мстят им самыми ужасными способами. А что, если и это — тоже страшный способ мести?

«Опустить» — кажется, так называется изнасилование мужчины. И какой-то конкурент нанял бандитов и приказал им «опустить» Микку, унизить его самым жутким способом, который только можно придумать.

Значит, машина с бандитами ехала вслед за ними, готовая к нападению в любую минуту?

Нет. Если так, им удобнее было бы напасть на шоссе. Там были совершенно безлюдные участки. А здесь все же есть какой-то риск… Да и вообще, Лерон не замечала, что за ними кто-то следил. Конечно, она специально не обращала внимания, но все же машину, которая не отставала бы от них на протяжении десятков километров, заметила бы, это точно.

Нет, ерунда. Когда они садились на поезд в Савельках, этой компании в вагоне не было. Они появились только потом, на следующей станции.

Да ерунда все это. Случайное несчастье, жертвами которого стали Микка и Лерон, как другие становятся жертвой катастроф. И тоже, наверное, сетуют на несправедливость судьбы: почему это случилось именно со мной?!

Тихий стон Микки прервал ее мысли. У Лерон защипало глаза от жалости к мужу.

Боже ж ты мой, как, наверное, больно Микке! Если Лерон только от прикосновений пальца готова вопить от страха и боли, то Микка, в чей зад внедрился член какого-то подонка, испытывает поистине невыносимые страдания…

И ничего не сделаешь: убьют.

Но если… если ему так больно, почему он возбудился? Или боль возбуждает мужчин? Что знает, что понимает Лерон в их природе? Да ничего!

Член Микки втискивался в голый живот Лерон и с каждым мгновением становился, казалось, все больше и больше. Потом Микка опустил руку, которой до этого приобнимая Лерон, и… она снова оцепенела от изумления, поняв, что он пытается пробраться к ней, в нее!

Она дернулась, чтобы отстраниться, но сзади в нее втыкался наглый палец, сбоку ребра покалывал нож. Лерон невольно подалась к Микке, расслабила стиснутые мышцы, выгнулась покорно — зажмурилась от боли, когда мужское орудие принялось внедряться, путаясь в волосках, в ее сухую, напряженную глубину… Ей было больно, больно от каждого толчка, а Микка двигался все резче — и вот он замер, прильнул к Лерон мгновенно вспотевшим животом — и тотчас между ног у нее стало мокро. Микка дернулся раз и два — и затих. Точно так же затих и Шторм. Лерон видела его остановившиеся, помутневшие глаза.

Все кончилось? Они оба, они…

У Лерон подогнулись ноги, но острие ножа снова кольнуло под ребра, как бы призывая стоять ровно и терпеть… Она стояла, изо всех сил стараясь ни о чем не думать, но вдруг ее пронзила мысль: вдруг у нее внутри еще оставались следы ее крови, на которую у Микки аллергия?! Что, если у него сейчас начнется приступ?

Она испуганно уставилась в лицо мужа. Он был красный, потный, но дыхание выравнивалось, зрачки уже уменьшились. И вообще было непохоже, чтобы он испытывал боль. Он даже делал какие-то странные движения одной рукой, и Лерон поняла, что Микка пытается привести себя в порядок, натянуть спущенные трусы и брюки.

Лерон качнулась вправо, влево — ничто не впилось в ребра.

Понятно. Удовлетворив похоть, эти твари убрали ножи.

Вот сейчас как заорать: «Милиция! Помогите!»

Бросятся негодяи наутек или снова выхватят оружие?

Да не это главное! Главное — решить, чту Лерон скажет милиции, даже если вообразить такую сцену из телесериала и допустить, что менты из поездной бригады и впрямь немедля примчатся на ее зов. Да, что она скажет? «Нас с мужем изнасиловали!» Да ее на смех поднимут. Среди толпы народу? В вагоне поезда? А отчего же вы не орали, не звали на помощь? Вам нравилось, что ли?

Им не поверят. Можно не сомневаться, что не поверят!

Но на их с Миккой телах должны остаться следы от втыкавшихся в них ножей. Конечно, им скажут: мало ли что это, мало ли, чем и когда вы могли порезаться! И это… какой позор! Можно себе представить, как будут злорадствовать эти замученные дачники, глядя на дорогую рубашку и брюки Микки: оттрахали мужика при всем честном народе, а он и не пикнул!

Микка молчал потому, что боялся позора. Да, это понятно. Не ножей — позора! И с обжигающей ясностью Лерон вдруг поняла, что единственный выход для них — молчать. Молчать перед другими людьми, молчать друг перед другом. Делать вид, будто ничего не произошло. Иначе… иначе как же они будут жить?

У них впереди целая жизнь в позоре. Смогут ли они пробыть рядом целую жизнь, муж и жена, жертвы изнасилования?! Да ведь Лерон тоже, можно сказать, изнасиловали, хоть сделал это ее собственный муж. Его принудили, заставили… Наверное, Шторм приказывал ему…

— Следующая станция — Нижний Горький! — раздался голос диктора, и Лерон зажала рот ладонью, чтобы не заорать, так страшно было услышать этот громовой голос, возвещающий о том, что придется теперь расстаться с равнодушной толпой, облепившей их с Миккой потные, пахнувшие чужими мужиками тела, и оказаться без этой защиты — наедине друг с другом, впервые посмотреть друг другу в глаза — и понять, что они хотят сейчас одного: оказаться друг от друга как можно дальше…