Пора созревания - Барбара Фришмут Страница 26

Подобная мысль не приходила мне в голову:

— Орудия пыток?

— Я уж молчу про святую Катарину. Возьмем святую Лючию, приносящую свет. При жизни она носила имя Джина Лючина и была настолько целомудренной, что, когда поклонник похвалил ее глаза, она вырезала их из орбит и послала ему на подносе, попросив больше не беспокоить. Оскорбленный в лучших чувствах поклонник попробовал упечь ее в дом терпимости, но силою Святого Духа она вдруг стала такой тяжелой, что никто не смог сдвинуть ее с места. Мало того, ни костер, ни кипящее масло не причинили ей вреда. Даже с кинжалом в горле она протянула достаточно долго для того, чтобы принять святое причастие. Впрочем, исследователи полагают, что этим экзекуциям подвергали не деву, а статую при разграблении храма Святой Лючии. Ведь намек весьма прозрачный: она стала такой тяжелой, что никто сдвинуть не мог, то есть окаменела, превратилась в статую.

Я невольно подумала о Незими. Сведения достоверные: кожу содрали с поэта, а не с какого-то истукана.

— Кстати, Лючию почитают как помогающую при глазных болезнях. Святую, лишившую себя зрения. Джина Лючина, профессиональная окулистка, достойна уважения в гораздо большей степени, ты не находишь? А еще святая Лючия исцелила молитвой собственную мать от кровотечения. Но и тут напрашивается предположение, что мать выздоровела, потому что молилась другой богине, покровительствующей всему, связанному с родами и женскими болезнями. И так далее, и тому подобное. Понимаешь, о чем я?

Я кивнула.

— Но чтобы принять твой способ анализа, нужно много знать о жизни и смерти Вендлгард. Изучить происхождение самого имени.

Августа пытливо взглянула на меня:

— И ты изучила?

Я предприняла попытку увернуться от прямого ответа:

— Вообще-то нет.

— И все-таки?

Я угрюмо призналась, что смотрела словарь Гримм, том 28.

— И что?

Я забубнила про «луб», «лестницу», «листопад», «лилию»…

Августа мгновенно почуяла, куда ветер дует.

— Вот! Еще одно подтверждение образа луковицы!

Тут в дверь позвонили, и я, втайне желая закончить завтрак, с удовольствием позволила Августе, благо вызвалась, впустить посетителя.

Августа привела пастора. Щеки у нее полыхали лилово-розовым оттенком. Я налила чашку чая для пастора и предложила свежего орехового хлеба. Но священник отказался, мол, он уже позавтракал, а зашел лишь потому, что в старинной рукописи, хранящейся в церкви, обнаружил упоминание о некой Вендлгард, погибшей страшным образом. Но, к сожалению, нельзя с уверенностью установить, наша ли это Вендлгард или другая, жившая позже.

Августа сразу смекнула: находка — шанс всей ее жизни.

— Вы не позволите мне взглянуть на документ?

Пастор почему-то замешкался с ответом, тогда Августа запела:

— Вы не представляете, насколько это для меня важно! Я буду очень аккуратной. Когда я проходила курс обучения в Оксфордской библиотеке…

Похоже, она нарочно запнулась, надеясь произвести на пастора, который был приверженцем французского образования, но имел определенное представление о мире гуманитарных наук, достойное впечатление.

И ее рейтинг пошел вверх.

— Если вам это действительно так важно, я готов в любое время показать рукопись, — сказал пастор, который в свое время написал внушительную диссертацию на тему экзорцизма и не желал делать секрета из своих открытий. — Но вам нужно прийти в храм: я не вправе выносить документы такого рода.

— Конечно, с удовольствием!

Августа явно наслаждалась удачной охотой: двух зайцев убила одним выстрелом. Теперь она и о Вендлгард узнает побольше, и с молодым человеком побудет наедине.

Пастор присел к столу, подержал брошюры Самур-оглы, пролистал их, качая головой.

— Надо и это уметь. — Он вздохнул, намазал маслом кусок хлеба и с аппетитом скушал.

Августа ни с того ни с сего сообразила, что одета в спортивный костюм и выглядит не столь привлекательно, как хотелось бы, да и лицо голое, то есть без макияжа. Она слегка пригладила волосы и быстро переспросила пастора:

— Так я зайду сегодня после обеда?

— Непременно. Я предупрежу секретаршу.

Слово «секретарша» не вызвало у Августы особого восторга, но она знала, в какое время та покидает церковь.

— Тогда, — заверила она пастора, — мы еще увидимся.

Меня она расцеловала в обе щеки, поблагодарила за гостеприимство и продолжила свой бег во имя форм, но на сей раз в совершенно ином настроении.

— Остается надеяться, что своим горящим взором она не спалит мне дом Божий, — саркастически заметил пастор. — Впрочем, эта Вендлгард… Знаете, как она погибла?

«Стечение обстоятельств или естественный ход событий», — мелькнуло у меня в голове.

— Ее утопили. Вы только представьте, ее утопили в озере, приговорили к смерти и утопили. — Мне показалось, что он не может этого вообразить. — Пытались избавиться от ее культа. А сейчас ей поклоняются как богине. — Он уперся в меня взглядом, полным недоумения.

— Зато изобрели инструмент для производства последующих святых.

— Послушайте, прошу вас!.. — вскричал пастор. — Это было столетия назад. Вы не можете предъявлять мне претензии.

— Если мне не изменяет память, Иисус Христос родился без малого две тысячи лет назад, тем не менее церковь по-прежнему ссылается на него.

Пастор растерянно улыбнулся — дескать, попался!

В кармане его куртки запищал сотовый телефон. Паства снова нуждалась в пастыре.

Я вспомнила, что договорилась о встрече с налоговым инспектором. К нему надо было ехать на автобусе, курсировавшем по расписанию и не очень часто между Альтаусзее и Бад-Аусзее. Я попросила священника подвезти меня:

— Потерпите минуточку, мне нужно собрать бумаги.

Я мигом сгребла документы, подтверждающие данные, записанные в моей налоговой декларации, побросала в сумочку расческу, пудреницу, помаду, деньги и прыгнула в туфли попрезентабельнее. А потом ждала, когда пастор допьет кофе.

Визиты к налоговому инспектору сродни посещению стоматолога. И тот и другой видят все твои слабые места. Тем не менее мало что может сделать, дабы исправить положение. Точно так же бессилен судебный исполнитель, когда имеет дело с банкротом. Однако человек срывает зло именно на них, на лицах, способных повлиять на его судьбу.

Я не убила инспектора. У меня просто возникло желание сделать себе приятное, как минимум выпить кофе, чтобы успокоить бушевавшие во мне чувства. Конечно, в деревне, которую, впрочем, с некоторых пор вполне можно считать поселком городского типа, достаточно мест, где можно выпить кофе, но в данной ситуации меня устраивали лишь два. Первое кафе, наиболее уютное, в конце Курпарк, имело то преимущество и одновременно недостаток, что находилось на выезде из городка. Здесь останавливались даже летние туристы, не говоря о местных жителях. Из городского транспорта и проезжающих автомобилей посетители были видны как на ладони. И фраза типа «я тебя повсюду искал» теряла всякий смысл.