След «черной вдовы» - Фридрих Незнанский Страница 26

И тут многоопытный Филя Агеев «выдал мысль» о том, что у него имеется еще одно соображение. Он же встречался с этим Нехорошевым, разговаривал с ним, если тот контакт можно было назвать разговором. На­блюдал за его реакцией и поведением. И пришел к вы­воду, что господин следователь вполне мог действовать и по прямому указанию собственного начальника. По­казалось, что он слишком мелок и незначителен — и по внешнему виду, и по характеру, — чтобы предпри­нимать какие-то кардинальные самостоятельные реше­ния. Сопляк он, возвеличенный в собственных глазах, сугубо личным пониманием своей значительности. Во как! Ну да, всякая гнида уверена, что именно ей пре­допределением свыше дано право изменить лицо мира. Жаль, конечно, что нет сейчас в Москве Константина Дмитриевича, один его звонок — и где бы находился этот Нехорощев, одному Богу известно. Ибо то, что он если и не напрямую, то все равно каким-то боком при­частен к исчезновению свидетельницы, даже ежу теперь понятно. Но цель-то у него была какова?

Решили поступить следующим образом. Курбатов вместе с Филей срочно отправляются к свидетелям и официально закрепляют их показания по поводу при­езда и отъезда балерины в сопровождении господина Нехорошева с ее тяжелой сумкой в руках. Предполо­жительно, с вещами, которые могли бы пригодиться женщине при более-менее длительном проживании в некоем укромном месте. Балерины — народ капризный и абы как в дорогу не собираются. Скорее всего, он сам же и помог ей исчезнуть. Но от кого прячутся? Может быть, по ее адресу прозвучали угрозы? Или целью по­кушения был никакой не бизнесмен-уголовник, а имен­но она? Но такая версия в расследовании Нехорошева даже и не рассматривалась, да и какие к тому основа­ния? А если они вдруг появились, где тому свидетель­ство? Много возникает попутных вопросов. Вот на них пусть и ответит следователь своему начальнику, про­курору Демидову. В присутствии «важняка» из Гене­ральной прокуратуры. На худой конец, можно ведь и Александра Борисовича подключить, он тоже любит иногда по чужим мозгам пройтись, не снимая при этом обуви.

А поедет в прокуратуру Рюрик Елагин — как самый рассудительный и сдержанный. И не подверженный, подобно Саше Курбатову, эмоциональным взрывам и неправомерным действиям. Ну а близких сердцу гене­ралов Грязнова и Турецкого, так уж и быть, можно пока оставить на самый крайний случай.

Денис с таким предложением Рюрика Николаевича согласился. И все немедленно приступили к действиям.

Старики из Хамовников, адреса которых предусмот­рительно записал себе Агеев, были найдены каждый у себя дома, и у Филиппа возникло смутное подозрение, что между ними «пробежала кошка». Поэтому с ними пришлось работать отдельно, что оказалось и лучше для дела. Каждый в отдельности вспомнил больше, чем когда они были вместе. Да к тому же и Петр Егорович, и Иван Савельевич прониклись сознанием высокой сво­ей ответственности — ведь теперь их допрашивал в ка­честве свидетелей не простой сыщик из МУРа, а как- никак старший следователь Генеральной прокуратуры из Управления по расследованию особо важных, а зна­чит, и опасных преступлений. Да и внешность у Курба­това была куда представительней, чем у хилого, по ошибочному представлению некоторых, Филиппа. Сто двадцать килограммов живого веса — это все же дей­ствительно весьма солидно для настоящего «важняка».

А закончилось дело тем, что для сверки показаний свидетелей все-таки удалось объединить в квартире одного из них — Егорыча. Филе не терпелось узнать причину ссоры друзей. И по некоторым намекам сы­щик сообразил-таки, что поводом, как он и предполо­жил, оказался сам. Точнее, его невольная подсказка в шахматной партии.

Дело в том, что после его ухода в прошлый раз ста­рики завершили шахматную партию по чужой подсказ­ке. Иван посчитал себя, естественно, победителем. А вот Егорыч возражал категорически, ибо случайная под­сказка не является личной заслугой игрока, и, если партию доигрывать по его, Егорыча, продуманному варианту, черные терпели неминуемый крах. Иван, ес­тественно, не соглашался и требовал приза. А на кону стояла бутылка пива — на более серьезные награды победителю старики не замахивались. Так вот, Егорыч отказался ставить бутылку, которую все равно и рас­пили бы потом вместе — много ли там на двоих? — по причине нечестного подхода партнера к установленным ими условиям, а Иван всерьез обиделся, будто его ули­чили в каком-то подлоге. И ведь два дня не встреча­лись, переживая ссору каждый в отдельности. Ну а те­перь появилась славная возможность примирения. Чему оба и обрадовались. Тем более что Филя пообещал им как-нибудь, при удобном случае, подбросить интерес­ную книжицу с шахматными решениями и этюдами. Но суть не в том.

Обоим вспомнились некоторые детали, которые при разговоре в прошлый раз они то ли позабыли, то ли не сочли серьезными. Да, собственно, и не официальный допрос проводил с ними сотрудник уголовного розыс­ка, а так, беседу. Но если вопрос ставится в такой серь­езной плоскости, то и ответственность официального лица — а свидетель в уголовном процессе иным и быть не может — чрезвычайно велика.

Короче говоря, вспомнились и такие детали.

На темно-синей сумке, которую выносил молодой сутулый мужик, приводивший домой балерину, был изображен большой красный петух. И еще иностран­ные слова — белыми буквами.

Филя на минутку задумался, прикидывая варианты, и догадался. Совсем недавно видел в одном спортив­ном магазине нечто подобное, так у него глаза на лоб вылезли — спортивная сумка за триста баксов?! И пе­тух там был — французский. И текст белыми буквами — «Lecoqsportive». Точно — цвета французского флага. Для совсем уже крутых. А Светлана Волкова вполне соответствовала этому уровню. Кстати, могла купить и за границей, в той же Франции, когда была на гаст­ролях с балетом Мариинского театра.

Далее. Старики подтвердили, что эти двое — мужик и девушка — провели в квартире что-нибудь около часа или немного больше. «Волга», которая привезла их, куда-то сразу отъехала. А вскоре туда же подъехала большая черная иномарка и минут десять простояла у подъезда. Потом из нее вышел коротко стриженный парень в спортивной форме и о чем-то довольно долго говорил по телефону, который держал возле уха, а сам в это время смотрел наверх, на окна, будто ждал кого- то. Наконец и эта машина уехала, а вскоре ее место сно­ва заняла «Волга» с синей мигалкой на крыше, кото­рая, однако, не работала. Вот тогда и вышли они из подъезда. Причем мужчина не только нес тяжелую сум­ку, но и поддерживал женщину под локоть, потому что ее пошатывало, словно от сильной усталости. Либо от боли, так как шея ее была забинтована и голову — наи­скось, к правому уху — тоже стягивала узкая повязка с тампоном, прижимавшим это ее ухо.

— И как же вы все это разглядели? — удивился Филя. — Это ж довольно далеко от вашего столика?

— Мы в другом месте сидели, в тенечке, за акаци­ей, — объяснил Егорыч. — Там скамейка стоит. Мет­ров десять всего до ихнего подъезда.

— И вас так никто из них и не увидел? — усомнился Филя.

— Нет, кусты же. А там же, кстати, и тот мотоцик­лист таился. Он все видит, а его — нет. Ветки раздвинь и наблюдай себе.

— Ясно, отцы. А еще чего наблюдали? Может, не­значительные какие детали еще вспомните? Например, служебные «Волги», которые за ними приезжали, были разные? Или одна и та же? Как была одета балерина, когда вышла из дома? Вот Иван Савельевич говорит, что она была в светлом брючном костюме, а вы, Петр Егорович, утверждаете, что в длинном платье.