Слепая любовь - Фридрих Незнанский Страница 26

Словом, задушевный разговор не получался. Больше того, он едва ссорой не закончился. Успели вовремя остановиться, но Александр Борисович понял, что каждый остался при своем твердом убеждении.

Впрочем, и вопрос о дальнейшем участии Нинки в расследовании непонятно каких проблем с Юлией тоже не поднимался. Словно бы, уже не обсуждая темы, согласились, что она продолжит свое знакомство, но исключительно лишь в том случае, если сама захочет. Однако никаких заданий она больше не получает. Расскажет — спасибо, не захочет — и не надо, обойдемся собственными силами, хотя это отчасти и усложнит задачу…

И шайбочка микрофона, заложенного в сумку Нины, была лично — и с нарочитой торжественностью! — изъята Александром Борисовичем. Он посмотрел на нее и небрежно, как монету — «орел-решка», — подкинул и бросил на стол, дав понять, что этим актом умыл руки, подобно Понтию Пилату, и никакая дальнейшая информация от Нины его больше не интересует.

— Ты все-таки обиделся, — констатировала Ирина неизвестно с какой целью. Для кого она это сказала? Ведь не спровоцировать же, наверное, хотела! Это было бы с ее стороны сейчас совсем неумно. Или для дочери, которая с удивлением смотрела на родителей: вроде и не ссорились, а что-то уже не так?..

Александр Борисович безразлично пожал плечами.

— Понимаешь ли, — нейтральным тоном, который при желании вполне можно было бы назвать и холодным, объяснил он, — в моей многолетней практике подобных проблем возникало не меньше десятка на дню. И если бы я разрешал себе каждый раз обижаться или, не дай бог, сердиться, я бы давным-давно уже пребывал в психушке. Но, как видишь, я не только жив, но и, за малым исключением, почти здоров. И вероятно, по одной простой причине… точнее, по двум. Когда возникали такого рода возражения и споры, я либо приказывал, и тогда мои указания исполнялись беспрекословно — с учетом любых этических сложностей, — либо отменял одни, заменяя другими. И генеральские погоны, Ириша, здесь, кстати, ни при чем, существует железная логика следствия, которой преступник, хотя речь сейчас не о нем, нередко владеет не хуже нас. А иной раз и лучше, это знает любой грамотный юрист. Потому что иначе мы бы расщелкивали преступления как семечки. Вот так, девушки…

Ничего, пусть теперь думают. Когда он ушел к себе, Ирина осталась — поговорить с дочерью.

3

Кто такой Хлебников? Степан Яковлевич, шестидесятого года рождения, заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Звание присвоено в девяносто четвертом году по представлению общественности.

— Какая это общественность, можно себе без труда представить, — скептически сказал Зига, — поскольку главным художественным достижением Степки в те годы были зубоскальские листовки с заметным налетом порнографии, лихо и с остроумной фантазией порочащие славные коммунистические ряды защитников Белого дома. Нет слов, заслужил, он очень старался… Хотя художественного дара не лишен… нет, не лишен, — как бы убеждая себя в этом, дважды произнес Веселовский и окунул нос вместе с пышными рыжими усами в пивную кружку.

«Интересный случай, — размышлял Филипп Агеев, — потомственный гродненский поляк иудейского происхождения, а добавь немного седины, и православный патриарх, надо же!» Ему была известна биография Сигизмунда — еще от Вячеслава Ивановича.

Собеседники сидели в пивном баре «Жигули» на Арбате. Здесь ровно в десять вечера Зига назначил Филиппу встречу. Угощал, естественно, Агеев.

— Ты не объяснил еще, почему гнида, — заметил он.

— А это не какое-то одно, определенное качество характера и не внешний признак. Это, скорее, общая характеристика. Тип, а не типаж. Я понятно изъясняюсь? — изысканным тоном спросил Сигизмунд.

Филипп улыбнулся:

— Но ведь что-то ж должно все-таки иметь место, какое-то основание для такого твоего обобщения? Гнида — понятие весьма конкретное и употребляется не вообще, а в определенных случаях и также по конкретному обычно адресу. То есть в частности. Я не прав?

— Согласен. Зачем он тебе, конечно, не скажешь?

— Обязательно скажу. Если тебе это будет действительно важно. Хотя впутывать тебя в чужие проблемы у меня нет ни малейшего желания. Достаточно посильной помощи и нейтрального отношения. Подробности, как говорится, письмом, отдельно…

Вообще говоря, Филиппу в данном вопросе уже и так здорово повезло, и он, продолжая расспрашивать Веселовского относительно его соседа, одновременно прикидывал для себя вполне реальные варианты дальнейшей своей работы в этом направлении — в смысле, раскрутки заслуженного художника. И раскручивать, как он уже понимал, было что.

Мастерские Веселовского и Хлебникова в доме, издавна заселенном художниками, располагались рядом, в одном длинном коридоре второго этажа. Зига практически жил в своей мастерской, состоящей из собственно студии и еще одной комнаты, где у него была спальня-столовая и отгороженный закуток для кухни и умывальника. Туалет общий, в конце коридора. Но некоторые уже предпочитали иметь у себя персональные биотуалеты. И чтоб самим не бегать и не ждать, если кабинка занята, да и даме иной, которая могла позировать допоздна, а потом боялась ехать в одиночестве к себе домой, эта удобная штука тоже была нелишней.

Такая планировка была характерна для всех помещений. Правда, некоторые жильцы — из «великих прошлых», как можно было бы назвать народных художников республики или Союза, — умудрялись, опять же еще при советской власти, нехитрыми способами, главным образом воздействуя авторитетными письмами на партийные органы, объединять по две мастерские, и тогда площадь была просто шикарной, даже с персональным санузлом. Но не всем, далеко не всем это удавалось. Тут уж шли в ход «особые заслуги».

Зиге своего вполне хватало. А вот Степка появился в доме после смерти Паши Кузнецова, прекрасного графика и очень даже приличного человека, умершего от водки в черные годы перестройки. И въехал Хлебников в его, кстати говоря, спаренную мастерскую тоже под давлением все той же общественности. Московский союз художников не мог устоять перед дружным натиском новых, демократических сил, щедро оделявших своих наиболее активных пропагандистов и агитаторов необходимыми жизненными благами. Вот на этой волне и появился в «клубке художников-единомышленников» новый член товарищества. Никто с ним заводить тесное знакомство не стремился, — дружеские связи, наладившись однажды, уже фактически не прерывались, — да Степка, как его с полупрезрительным «Хэ» именовали здесь, и сам не собирался заводить знакомств. Оно только говорится, что единомышленники, но если по правде, то единомыслия в этой среде никогда не наблюдалось. За редчайшими исключениями, широко и подробно описанными в искусствоведческой, а также художественной литературе, как бы в назидание потомству.

Таким образом, у Зиги имелись все основания заявить, что Степка Хэ, то бишь Хлебников, по большому счету, «вещь в себе», выражаясь устами философа Канта. Но кое-что все же было о нем известно, что и давало право Зиге именовать своего соседа гнидой. Итак, в чем же смысл такого определения?