На все четыре стороны - Елена Арсеньева Страница 26

Она подхватилась с коротким, немедленно задавленным ладоньюкриком.., кстати, задавленным ее же собственной ладонью. И прижала ее ко ртуона сама, не кто-то другой, потому что никого, ни одной живой души в комнате неоказалось, а в лицо Алены смотрела огромная, нереальная белая луна, стоящаяпрямо напротив окна.

Ага, забыла опустить жалюзи — и вот вам результат!

Алена подошла к окну, немножко полюбовалась на лежащий внизурозовый садик — сейчас он был бледно-голубой, призрачный, полный затаившихсятеней, — опустила жалюзи, заодно вспомнив, что это слово, jalousie, переводитсяс французского как «ревность»… Говорят, будто их изобрел ревнивый муж, чтобыскрыть красоту своей жены: она могла смотреть на улицу, но ее не видел никто!Пошла было снова к постели, но вдруг услышала за дверью какое-то кряхтенье ицарапанье.

Это еще что такое?

— Мяу! — жалобно сказали за дверью, и Алена открыла ее.

Кошка Сильви — худая, полосатая, с огромными желтыми глазамии плотно прижатыми к голове маленькими ушками — балансировала на перилахвинтовой лестницы (Алена мигом вспомнила, как вчера вползала по этой лестнице вмансарду, сначала ступая на правую ногу, а потом подтягивая к ней левую…Железный Хромец отдыхает!) и жалобно смотрела на Алену.

— Ты что, Минет? — Честное слово, кошку именно так и звали,и чем руководствовалась высокоморальная вдова Сильви, давая ей такоерискованное имя, для Алены оставалось загадкой… Впрочем, произносилось это имякак Минэт, через "э", а не через "е", и в переводе сфранцузского minette означало всего-навсего «кошечка», так что каждый понимает вещисогласно своей испорченности. — Ты почему не спишь?

Французская кошка, судя по всему, понимала по-русски, потомучто вместо ответа очень выразительно подняла голову, и Алена увидела на скатекрыши небольшой люк. Люк был закрыт.

— А, понятно. Погулять хочешь? Ну, я не знаю, можно тебявыпустить или нет?

Минет мяукнула громче, еще громче и еще…

А если она сейчас разорется и всех перебудит? ПроснетсяЛизочка, и тогда пропал сон ее родителей… А утром надо ехать на этот знаменитыймаскарад. Уж наверное, Алена не причинит никому вреда, если выпустит Минет накрышу. В конце концов, кошки должны гулять по крышам. А также коты.

Она уперлась рукой в раму небольшого окошечка и нажала.Окошечко приподнялось, Алена посмотрела в него и снова встретилась взглядом слуной. Минет нетерпеливо подпрыгнула, пролетела сквозь окно, на миг застыла нагребне крыши классическим черным, изогнутым силуэтом и исчезла. Низкийстрастный мяв приветствовал ее появление — и все стихло, только ветер шелестелв листве.

Луна требовательно смотрела на Алену, словно чего-то ждала.Или куда-то звала?

— Надеюсь, ты не думаешь, что я вылезу на крышу, как Минет?— проворчала наша героиня. И, минутку поколебавшись, закрыть люк или нет,решила оставить его открытым. Вернулась в комнату. Но и тут некуда былодеваться от луны, которая так и тянулась бледными, дымными, голубоватыми щупальцамисквозь щелочки жалюзи.

Алена легла, но тотчас почувствовала, что не заснет, покакомнату наполняет этот призрачный туман.

Надо бы задернуть шторы… Правда, тогда придется закрытьокно. Будет душно, и она опять же не уснет, потому что не выносит духоты. Аможет быть, как-нибудь удастся исхитриться и закрыть шторы при открытом окне?

Алена снова встала, снова приблизилась к окну… Шаркающие,неровные шаги донеслись снизу, и она осторожно раздвинула планочки жалюзи. И струдом подавила желание осенить себя крестным знамением: странное белое пятноплыло над тротуаром, но не ровно, а моталось из стороны в сторону, совершаякакие-то беспорядочные и в то же время ритмичные движения. С ума сойти — пятнодвигалось в ритме аргентинского танго: медленно, быстро-быстро, медленно,быстро-быстро… Спустя несколько мгновений Алена поняла, что пятно — это всеголишь рубашка человека, который почему-то мечется из стороны в сторону, словно ив самом деле танцует танго. При лунном свете рубашка казалась белизны потусторонней,именно что призрачной, а лицо незнакомца было скрыто полями черной шляпы..,шляпы типа «стетсон».

Что за наваждение?! Что за ритуальные танцы «стетсонов»вершатся вокруг писательницы Алены Дмитриевой?!

Сначала — трое в Париже, теперь — в Туре, уже четвертый…

Может быть, это бред? Лунный бред?

Она опустила жалюзи, одним прыжком вернулась на кровать,отвернулась к стене, достала из-под подушки спасительные восковые затыкалочки,которые обеспечивали спокойный сон, но о которых Алена периодически забывала, ссилой воткнула их в уши, зажмурилась изо всех сил и даже заслонила глазаладонями.

Мало было шансов заснуть, практически никаких — такпанически колотилось сердце, так бурно толклись в голове мысли… Однако онауснула мгновенно и утром проснулась только после того, как Марина началапанически колотиться в ее дверь и кричать, что все готовы, до выезда осталосьпять минут.

Морис был известен своей несусветной пунктуальностью, иАлена уже смирилась с мыслью, что либо вынуждена будет ехать неумытая инеодетая, либо останется одна в этом кукольном домике. Однако тут Сильвиобнаружила пропажу Минет и отказывалась ехать до тех пор, пока кошка ненайдется.

— Вроде бы я закрывала это окно на крышу? — бормотала она,всплескивая руками. — Или только хотела закрыть, да забыла, и она убежала?

Морис злился на задержку, Марина выражала сочувствие,Лизонька носилась по всему дому, как оглашенная, крича:

— Минет, Минет!

Подлинная виновница всего этого переполоха воровато приняладуш, замотала бинтом колено, порадовавшись тому, что опухоль уже сошла, а значит,пациент скорее жив, чем мертв. Затем Алена накрасилась, оделась, выпила кофе..,и всех успокоила, как по мановению волшебной палочки, потому что обнаружилаМинет, спокойно спящую в садике среди розовых кустов, на пятачке, нагретомсолнцем.

Дом заперли, проверив, надежно ли перекрыты все пути,ведущие на запрещенную крышу, погрузились в «Рено», прихватив в качествеподарка хозяевам карнавала три бутылки коллекционного «Вуврэ» урожая 1975 года,и поехали на бал-маскарад. Причем о том, что Марина забыла надеть свой костюмбоярышни, Морис — монаха-капуцина, Сильви — бургундской крестьянки, а Лизочка —Красной Шапочки, вспомнили, только когда пропилили сорок километров от Тура иприблизились к распахнутым воротам сельского шато, во дворе которого пестрелодивное смешение красок, эпох и стилей.