Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина Страница 26

— Но, может быть, он действительно не видит? — осторожно предположила мать.

— Кто не видит? — Сергея аж передернуло. — Виталик Филимонов не видит? Да он талантливый эксперт, опытный, умница, руки золотые! Ты бы видела, что он секционным ножом творит! Залюбуешься!

— Тогда в чем дело? Я чего-то не понимаю?

— Он халтурит, мам. Если Филимонов не увидел онкологию там, где она совершенно точно есть, значит, он просто не смотрел. Он вскрыл по Фишеру, сразу увидел пневмонию и к кишечнику даже не прикоснулся. Уверен, что он и череп не вскрывал, за ним такое водится, я его уже как-то поймал на этом. И я не дам разрешения на оформление медицинского свидетельства о смерти до тех пор, пока Филимонов не найдет мне онкологию.

Юлия Анисимовна о чем-то задумалась, потом кивнула.

— Сынок, ты, когда приехал, показывал мне фотографию, помнишь? Покажи мне ее еще раз.

Разумеется, он помнил: этот снимок сделали в его кабинете в День медика. Весь коллектив, включая санитаров, стоял, улыбаясь в объектив. И что матери в этой фотографии? Он и показал-то ее только для того, чтобы подтвердить то, о чем говорил раньше: в его бывшем отделении — судебно-гистологическом — все лаборанты как на подбор красавицы.

Сергей прошел в комнату, в которой когда-то прожил много лет, начиная с пятого класса, когда вместе с родителями переехал в эту квартиру, и до женитьбы на Лене. Открыл сумку, достал фотографию и принес матери. Та кинула быстрый взгляд и снова кивнула, даже рассматривать ничего не стала, чем привела его в полное недоумение: зачем тогда просила показать? Он-то думал, мать хочет посмотреть на Филимонова, или, к примеру, на Светлану, или даже на Вихлянцева, о которых он ей только что говорил. А она…

— Сынок, тебе не нужно быть начальником.

Сергей оторопел. Почему? С какой стати? И главное — откуда это следует? Из мимолетного взгляда на фотографию, где он стоит в центре, среди своих подчиненных?

Он ждал продолжения, чувствуя, как закипает в нем желание возразить, ответить резко и, возможно, даже грубо.

— Почему ты не сказал своему Филимонову про онкологию? Почему ты не сказал об этом тому, кого оставил вместо себя? Ты же мне вчера говорил, что у них не было возможности посмотреть амбулаторную карту больного. А ты все выяснил у главного врача поликлиники. То есть ты знал то, чего не знали они и знать не могли. Так почему ты не сказал?

— Потому что если бы у Вихлянцева было побольше сообразительности, то он сам позвонил бы в поликлинику и все узнал, — ответил Сергей. — А он этого не сделал. Будет ему урок на будущее.

— Ну, хорошо, он не сделал, но эксперт-танатолог при чем? Почему ты ему-то не сказал? Он ведь не обязан был звонить в поликлинику. А ты его, получается, наказал. За что?

— За халтуру, — сердито сказал он.

Он уже чувствовал, к чему все идет. Он терпеть не мог эту манеру Юлии Анисимовны задавать вопросы, отвечая на которые собеседник сам постепенно приходил к нужным ей выводам. Именно так она читала лекции и вела занятия в своем мединституте, полагая, впрочем, вполне справедливо, что именно таким образом лучше усваивается материал. Человек никогда не забудет ту истину, которую открыл сам, и она терпеливо, шаг за шагом, вела своих студентов к открытию маленьких, но таких важных истин. И сейчас она собиралась точно таким же способом заставить сына понять то, чего он понимать не хотел. Он просто был с этим не согласен.

— То есть ты уже заранее знал, что твой эксперт окажется недобросовестным? Сережа, ты меня удивляешь. Или ты увольняешь недобросовестного сотрудника, или ты пытаешься его воспитать, третьего не дано. А ты, судя по всему, выбрал именно это несуществующее третье. Как могло получиться, что у тебя работает специалист, в недобросовестности которого ты не сомневаешься? Я этого не понимаю!

Юлия Анисимовна начала сердиться, сглаженный годами и отличным воспитанием темперамент деда Анисима брал бразды правления в свои руки.

— Я его воспитываю, — буркнул Сергей. — Без конца провожу с ним беседы, тыкаю носом в промахи. Но толку никакого.

— Вот именно! Тыкаешь носом в промахи. Сережа, ты вообще сам себя слышишь? Ты сказал чудовищную вещь и даже не заметил.

— Что я такого сказал? — немедленно окрысился он.

— Ты сказал: «Пусть он найдет мне онкологию». ТЕБЕ найдет! Это что такое? Это что за постановка вопроса? Ты кто? Царь и бог? Воинский начальник? Ты забываешь о том, что находишься на государственной службе и выполняешь задачи, необходимые обществу. Ты не в частной лавочке, мой дорогой, и не у себя на кухне. Ты должен болеть за интересы дела, и твои подчиненные должны быть этой болезнью заражены. Если бы для тебя и твоего Бюро было важным как можно лучше проводить экспертные исследования, то никогда не получилось бы так, как получилось. Твой Филимонов никогда не отказал бы в совете тому, кто пришел недавно и еще не все знает. Потому что на первом месте были бы интересы дела. А у тебя в Бюро на первом месте у людей они сами, а вовсе не дело. И знаешь, почему?

— Ну и почему? — с вызовом спросил он.

— Потому, что ты подаешь им пример. Потому, что у тебя самого на первом месте не дело, не служение государству и обществу, а ты сам, твои собственные амбиции и твое желание доказать всем, какой ты умный и грамотный. Почему ты никого ничему не учишь?

— Но мам, — уже спокойнее возразил Сергей, — я начальник, следовательно, я обязан разбираться в судебной медицине лучше всех в Бюро. Это нормально. И поскольку я разбираюсь лучше, мне и промахи видны, и ошибки. Не понимаю, чего ты на меня взъелась?

— Нет, — Юлия Анисимовна повысила голос, — это ненормально! Ты кичишься тем, что разбираешься лучше, знаешь больше. Это неприлично, сынок! Это недостойно человека, который считает себя интеллигентом. Если ты знаешь больше — делись знаниями с другими. Если ты умеешь лучше — учи других. Только так поступают хорошие начальники. А как поступаешь ты? Ты ловишь людей на промахах и радостно потираешь потные ладошки. Мне стыдно за тебя. Ты видел, сколько папиных учеников пришло на его похороны? Несколько десятков! Папа оставил после себя школу, а что оставишь ты? Банку с пауками? Память о склоках и интригах? Почему ты так панически боишься, что кто-то рядом с тобой окажется не менее, а может быть, и более грамотным и профессиональным? Ты что, до такой степени не уверен в себе? Ты — закомплексованный прыщавый юнец, который до обморока боится, что его девушка встретит кого-нибудь без прыщей и поймет, что ты — хуже?

— Мам, ты что такое говоришь?

Он возмущался совершенно искренне, считая слова матери несправедливыми. Сейчас он ей объяснит, как все обстоит на самом деле. Она просто не знает ни про Георгия Степановича, вечно нетрезвого и уклонявшегося от решения каких бы то ни было проблем, ни про залежи стекол в гистологии, ни про трупы в третьей холодильной камере… Сейчас он все это ей расскажет подробно, в красках, и мать поймет, насколько она не права и как обидела сына.