Кража в Венеции - Донна Леон Страница 26

Брунетти спросил:

– Как думаешь, она захочет со мной поговорить?

– Элизабета?

– Да.

– Думаю, захочет. Как я уже сказала, ты для нее – один из нас. И ты ей симпатичен. – И, уже вставляя ключ в замок входной двери, по привычке добавила: – Мне так кажется!

* * *

На следующее утро Брунетти подождал до половины одиннадцатого, прежде чем набрать номер контессы, полученный от Паолы. Благодаря этому у него появилось время на то, чтобы пролистать Il Gazzettino и La Nuova Venezia ^[79] в поисках статей о краже в библиотеке, но ни в одной газете о ней не упоминалось.

Он позвонил графине на телефонино, и уже после двух гудков женский голос ответил: «Морозини-Альбани!»

– Контесса, – начал комиссар, – это Гвидо Брунетти, муж Паолы Фальер.

– Я узнала вас по вашей фамилии, комиссарио.

Это была шутка, а не признак раздражения.

– Для меня это комплимент, контесса, – сказал Брунетти. – Мы с вами не так уж много общались за ужином у моих тестя и тещи.

– Я всегда об этом сожалела. – Если у графини и сохранился сицилийский акцент, то легчайший, едва уловимый.

– Тогда, может, мы побеседуем сегодня, если у вас есть время? – Брунетти решил, что с этой женщиной лучше говорить прямо.

– О чем? – спросила она, заставив его вспомнить дотторессу Фаббиани и то, как она не желала признаваться, кто их патронесса.

– О библиотеке Мерула, – ответил он.

Последовала долгая пауза.

– Дотторесса Фаббиани рассказала о том, как мое имя связано с ее библиотекой? – наконец спросила графиня.

– Боюсь, у нее не было выбора, контесса.

– У человека всегда есть выбор! – моментально возразила его собеседница.

– Возможно, он не так уж широк, когда ты разговариваешь с полицейским? – мягко отозвался Брунетти.

– К несчастью, вы правы. – Было ясно, что эта мысль не обрадовала графиню. – Вы собираете информацию по конкретному делу? – спросила она и тут же добавила: – Хотя не представляю, чем я могу вам помочь.

– Мне хотелось бы поговорить с вами о книгах, контесса. Я мало что о них знаю.

– Но мы с вами уже говорили о книгах, комиссарио!

Это прозвучало так неискренне, что он засмеялся.

– Я хотел сказать, о старинных книгах.

– О тех, которые чаще крадут?

– В данном случае они уже украдены, – рискнул заметить Брунетти.

– И вы ведете расследование, я правильно понимаю?

– Да.

– Тогда вам лучше навестить меня, и мы сможем это обсудить.

Он знал, где находится ее палаццо: часто ходил мимо, когда учился в средней школе, да и с Паолой они иногда бывали в этом районе, когда длинным путем возвращались домой из ресторана Carampane. Пятиэтажное здание на маленькой кампо в районе Сан-Поло, с боковой дверью, выходящей на канал, который тянется перпендикулярно Рио-Сан-Поло… На окнах первого и второго этажей металлические решетки. Уже несколько десятков лет, глядя на такие решетки, Брунетти думал, как быть в случае пожара. Жильцам придется выпрыгивать из окон третьего этажа! Ни изящных арабесок, ни филигранных кованых узоров – ни капли красоты не было в этих решетках: прямые, как линии в кроссворде, прутья, сваренные между собой в местах соединения много столетий назад. И с тех пор сквозь эти прутья тянулись лишь руки.

Решетки со временем поржавели, из-за чего на фасадной стене появились длинные темные потеки. Они напоминали Брунетти признаки обветшалости, виденные им на фасаде дома Франчини.

Комиссар переложил портфель в левую руку и нажал на кнопку дверного звонка. Вскоре ему открыла темнокожая женщина в белом переднике, возможно, таитянка или филиппинка.

– Синьор Брунетти? – спросила она.

Когда он подтвердил, прислуга изобразила нечто, что в прежние времена назвали бы книксеном. Брунетти подавил улыбку. Женщина пропустила его в дом, сказав, что контесса ждет, и комиссар оказался в просторном андроне ^[80], тянувшемся параллельно каналу, со множеством все тех же зарешеченных окон.

Чтобы закрыть дверь, служанке пришлось приложить немалые усилия, после чего она сопроводила Брунетти через вестибюль к лестнице, ведущей на второй этаж. Дверь наверху была из цельного массива орехового дерева, с резным рисунком в виде квадратов, в центре каждого – резная же распустившаяся роза. Дверная ручка была латунная, в форме львиной лапы.

За этой дверью начинался центральный коридор без окон, по которому они прошли в просторную гостиную с видом на кампо. Брунетти предложено было расположиться поудобнее, и, сказав, что контессу известят о его приходе, служанка удалилась через двустворчатую дверь в другом конце комнаты.

Комиссар понятия не имел, сколько придется ждать, и все же ему не хотелось, чтобы контесса застала его сидящим. Он подошел к картине, висевшей слева от него – большой охотничьей сцене: гончие повалили вепря; при этом пара собак отбилась от своры, чтобы поваляться на земле. Один громадный датский дог терзал кабана за ухо, другой крепко сжимал зубами его заднюю ногу. По стилю это было похоже на натюрморт, виденный Брунетти в рабочем кабинете у тестя, то есть это мог быть прославленный Снейдерс ^[81], но даже если и так, картина все равно ему не понравилась.

Сквозь окна проникали скупые солнечные лучи, и на стене, которая была освещена лучше всего, висело шесть мужских и женских портретов. Брунетти отметил некоторое сходство между вепрем и одним из мужчин; лицо второго напоминало морду пса, терзавшего вепря за заднюю ногу. Интересно, это семейные портреты?

Его раздумья нарушило появление контессы Морозини-Альбани. На ней был простой серый свитер и более темная шерстяная юбка длиной чуть ниже колен. Кажется, у контессы красивые ноги… Брунетти хватило быстрого взгляда, чтобы еще раз в этом убедиться. Из украшений на ней было множество тонких золотых цепочек «манин» ^[82]. Мать Брунетти и ее подруги мечтали иметь хотя бы одну такую цепочку, а на контессе их сейчас было около тридцати.

Комиссар знал, что эта женщина на два года старше его тещи, но это не мешало контессе Морозини-Альбани выглядеть лет на десять моложе своего возраста. Кожа у нее была гладкая и чистая, и при взгляде на нее появлялись ассоциации со сливками и розами. Брунетти мысленно одернул себя – что за неуместная романтика?