Новая девушка - Харриет Уокер Страница 26

— Мою работу отдали помощнице, практикантке, — сказала Джемма; она кормила своего младенца и тщетно пыталась убрать волосы с лица, дуя на них. — На восемь лет моложе меня. В последний день она попросила у меня ключи от шкафов — сказала, что не хочет, чтобы что-нибудь пропало; как будто, находясь в декрете, я стану подворовывать по мелочам!

Мы все поцокали языком и закатили глаза; тарелка с печеньем вновь пошла по кругу. В разговор вступила Адель:

— У нас оставили женщину, которая работала за мою коллегу во время ее декретного отпуска, так что теперь она работает и за меня. Невероятная подлиза, любимица босса и совершенно невыносимая личность. В мой последний день на работе она на меня пожаловалась — якобы садясь, я издаю слишком громкие стоны, и это отвлекает ее от работы.

Смех и гримасы: воспоминания о тяжести беременных тел еще слишком свежи, чтобы получать удовольствие от них.

— А меня заменила любовница босса, — вздохнула Софи. — Он дождаться не мог, когда я уйду. Думаю, все мы знаем, что будет, когда я вернусь на работу.

— А что с тобой, Марго? — спросила Джемма. — Мир моды — это ведь банка с пауками. Наверное, нашли какую-то совсем мелкую сучку?

Все они с интересом повернулись ко мне, и я начисто забыла о своем недовольстве Мэгги. Теперь, когда у меня появилась возможность озвучить его причины, они показались мне слишком мелкими.

— У меня… ну, я сама выбрала себе замену, — заикаясь, произнесла я, и собеседницы ахнули. — Она вроде как моя подруга. Так что ничего страшного…

Я чувствовала, что разочаровала их, но была рада, что смогла остаться над схваткой. Вообще надо бы поменьше думать о Мэгги — она просто выполняет свою работу.

Сидевшие за столом стали обсуждать новую мыльную оперу, где женщина, заменявшая ушедшую в декрет героиню, решила прикончить ее. Я перестала смотреть еще с первой серии, потому что сериал вызвал у меня очень сильное беспокойство.

— Скажи мне, что бросила, потому что это полная ерунда, а не потому что она тебя слишком задела, — попросил Ник, когда я переключила канал.

И я сказала то, что хотело услышать его рациональное «я».

Неделю спустя я с удивлением обнаружила, что почти все главные герои моего Инстаграма отправились в Нью-Йорк. Ежегодный ритм показов я знала так же хорошо, как раньше, в школе, знала расписание школьных занятий. Только теперь каждый сентябрь я покупала не новый пенал, а пару туфель, а вместо ежегодных зимних каникул в феврале паковала чемоданы на месяц путешествий. Нынешний сезон начался без меня, а я последние двенадцать недель носила одни и те же эластичные штаны и джинсовую рубашку.

Во время показов я следила за деятельностью Мэгги еще пристальнее. Хотя мне вовсе не хотелось оставлять Лайлу и занимать свое место в первом ряду: сама мысль о том, что я могу предстать перед собратьями по перу в той форме, в которой пребывала последний месяц — луноликой и раздувшейся, — меня ужасала. И тем не менее я скучала по наэлектризованной атмосфере Недель высокой моды. Волнение от прибытия на место, от нахождения в украшенном золотом бальном зале в центре города или в пыльном брутальном здании склада в районе, еще только обещающем стать изысканным, от попыток угадать, что приготовил дизайнер для аудитории… Ритм музыки, детская радость от того, что узнаёшь мелодию, первые промельки туфель, линий, силуэтов, причесок, макияжа… Первый взгляд на грядущее событие в мире моды.

Модные показы всегда меня потрясали. Их бюджеты и стоимость декораций можно сравнить только с бюджетами шоу в Вест-Энде ^[22], но здесь речь идет о драмах покороче: показ продолжается не более пятнадцати минут. Четверть часа, за которые надо создать у зрителя соответствующее настроение, сообщить ему нечто и вызвать какие-то эмоции. Я бывала на шоу, от которых мурашки бежали по спине, а все фешен-редакторы рыдали.

Будучи человеком по натуре эмоциональным, я появилась в «От», стараясь выглядеть жесткой и грубой.

Вы никогда не увидите, как я плачу над одеждой.

С тех пор меня бесконечное число раз прорывало при виде восхитительных ностальгических образов девушек, от приглушенной силы женственности, от понимания того, что на твоих глазах банальность превращают в произведение искусства. Сильнее всего я плакала от вида пальто, напоминавшего то, что когда-то было у мамы, — длинного, черного, с двумя рядами пуговиц; элегантность вещи подчеркивалась выражением, которое никогда не сходило с лица моей матери.

А вот Мэгги такое недоступно.

Она обратит внимание только на мишуру, на селебрити, на гребаную звездность. И не сможет разглядеть красоту, только нарциссизм.

Этого на показах тоже хватало. Самолюбование процветало вовсю: встречались люди и поверхностные, и помпезные, и такие пустые, что от одного их вида хотелось съежиться. На модных показах много от чего хочется съежиться.

К моменту, когда Мэгги добралась до Парижа, я читала в Инстаграме, Твиттере и Фейсбуке практически только ее страницы. Телефон запомнил этот мой выбор и теперь в первую очередь предлагал их мне каждый раз, когда я выходила в Сеть, так, чтобы она могла еще глубже запустить в меня свои когти. Я была похожа на человека на строгой диете, уставившегося в меню десертов, не в силах перестать его изучать.

Одно нажатие клавиши, и я вновь погружалась в расписание показов, которое знала ничуть не хуже ежедневного распорядка дня Лайлы. Так я могла видеть, где Мэгги находится в данный конкретный момент, какими канапе наслаждается и на каких местах сидит (на моих). Глазами Мэгги я, сидя в детской, наблюдала за тем, как, словно в замедленной съемке, шурша платьем, мимо меня проходит модель, видела кадры, на которых долго показывали табличку с ее именем на кресле (это должно быть мое имя, а не Мэгги), и поедала глазами блюдо за двести фунтов, которое нужно обязательно съесть в Париже и обязательно рассказать об этом подписчикам: печеный картофель, увенчанный белужьей икрой, что подают в «Кавьяр Каспиа».

А я съела только чашку хлопьев на ходу.

Я регистрировалась на страницах Мэгги, когда кормила Лайлу, когда детка спала, когда спал Ник и когда сама я тоже должна была спать. Отрывая глаза от телефона, видела ярко-синие глазенки своей девочки с громадными зрачками, мрачно глядящие на меня в попытке понять и наполненные такой преданностью, которая может быть результатом только полнейшего доверия.

Мэгги, пьяная от собственного успеха, выглядела превосходно — в приподнятом настроении и на удивление хорошо одетая; на одном из селфи я увидела на ней такой укороченный топ, что мне захотелось закрыть глаза и умереть. Я же в это время ощущала себя портретом Дориана Грея ^[23]. Уставшая, неуклюжая и опустошенная женщина боролась не только с грузом новых эмоций, появившихся с рождением Лайлы, но и с неослабевающей болью старых ран — как физических, так и душевных, — которая проснулась после конца самой долгой дружбы.