Глубокая вода - Андрей Кокотюха Страница 26

Мельник хотел было спросить, кто он такой, этот Разумовский, и почему имел право раздаривать сёла налево и направо. Но вовремя прикусил язык — сценарист, под которого он сейчас косил, точно должен был это знать. Поэтому он лишь с умным видом кивнул головой.

— Впоследствии Бирка проиграл имение вместе с селом в карты помещику Северину Козубу. С тех пор оно стало называться Козубы и переходило по наследству от потомка к потомку до самой революции. Сын Северина Козуба, Пантелеймон, которого здесь называли Панько, но только за глаза, отличался лютым нравом. Мог запросто забить до смерти любого крепостного за малейшую провинность. Или собак натравить — у него огромная псарня была. Любил такое, например, развлечение. Примет какого-то виновника и скажет: «Могу приказать забить тебя плетьми до полусмерти, а всем остальным под страхом смерти запрещу к тебе подходить. Так и умрешь медленно, в страшных мучениях. А могу просто так на волю отпустить. Если, конечно, от собачек моих убежишь». Бежать бедолага должен был через широкое поле в лес. Добежит до деревьев — спасется. Конечно, надежда какая-то появлялась. Только никому не удавалось убежать от лютой стаи псов. Сам Панько Козуб скакал за ними верхом и гарцевал вокруг того места, где его собаки терзали пойманную жертву за горло и мошонку.

Представив себе эту картину, Мельник вздрогнул. Ему показалось, что он сам ощущает безумную боль от острых собачьих клыков, впивающихся в тело.

— Но больше всего страдали молодые девушки-крепостные. — Дед Иван говорил, будто читал ученикам урок. — Матери боялись рожать девочек, а когда рожали, то просили Бога, чтобы не давал им красоты. Но, как назло, девушки в Козубах вырастали красавицами. Панько терпеливо ждал, пока им исполнится пятнадцать, и забирал к себе в имение горничными. Если девушки были послушны и покорны, то вскоре возвращались домой с младенцем от господина. Далее вынуждены были нянчить незаконнорожденных. И очень сильно везло, если находился парень из крепостных, который соглашался жениться и принять женщину с, так сказать, довеском. Но чаще девушки все же пытались сопротивляться. И тогда их искалеченные тела верные слуги господина Козуба вывозили среди ночи к Тихому затону. Там забавлялись с ними напоследок, а затем топили в темной воде. Сколько молодых жизней похоронено под водой, точно не знает никто. Слухи о забавах Козуба гуляли по округе, доходили до губернии, только никто ничего не мог, а скорее не хотел поделать. Однако там же, в Тихом затоне, нашел свою смерть и сам Панько.

Вдруг, словно по заказу, в одночасье погас свет.

Мельник машинально потрогал оружие, но хозяин пробурчал что-то нецензурное в адрес подстанции, с которой постоянно так. За окном было еще не совсем темно, и сумерки медленно окутывали все вокруг. Сидеть так и слушать страшные истории при других обстоятельствах действительно было бы интереснее. Но Виталию вдруг стало от этого всего не по себе. Между тем дед Иван уже чиркал спичками, зажигая фитилек огарка свечи, торчащего в глиняном горшке. Пламя задрожало, бросая на стены причудливые тени. Дед призывным жестом взял рюмку. После того как они выпили, он закусил салом с хлебом и продолжил:

— Были крепостные, которые решались бежать от своих господ. Их сразу объявляли вне закона, поэтому они прятались в лесах и промышляли разбоями. От Козуба, сам понимаешь, убегали очень многие. Вот эти самые беглецы однажды и устроили на господина засаду в ночь на Рождество. Тот возвращался от соседей, пьяный в стельку. Опомниться не успел, как выскочили из-за деревьев на заснеженную дорогу заросшие оборванные грязные мужики, остановили лошадей, сняли его с саней и потащили через лес к заводи. Морозы стояли лютые, но в темной воде лед всегда был тонким. Говорят, чем больше глубина, тем слабее лед. А до дна Тихого затона уже тогда никто не доставал.

— Значит, правда, что это место бездонное? — Мельник почему-то заговорил шепотом, хотя рассказчик не понижал голоса.

— Не знаю, — повел плечами Шалыга. — Не мерил. Люди говорят. Может, врут. Только со дна заводи еще никто ничего не доставал. А там, по слухам, о-го-го сколько всего может быть. Особенно после войны. Но это так, к слову. Столкнули лесные жители своего обидчика на лед. Проломился лед, и пошел Козуб под воду камнем. Утром крепостные-беглецы сдались полиции, их осудили на пожизненную каторгу, а сын Козуба, унаследовав имение, повел совсем другую политику. Испугался, что повторит судьбу отца. Хотя убийцы в Сибири сгнили, но тело Панько так и не нашли. Вот здесь и начинается мистика, которая тебя так интересует.

Рассказчик остановился, будто ожидая, что Мельник что-то скажет, но тот молча следил за тенями на стене. Поэтому дед Иван продолжил:

— Говорят, мается неприкаянная душа убитого и не похороненного помещика. Вот и мстит он всем людям. Несколько раз в год среди ночи выходит он из воды и начинает искать очередную жертву. Увидит какого-нибудь неосторожного рыбака — хвать за горло и тянет под воду. Все думает, что найдется когда-то такая же черная душа, которая не отойдет, а точно так же между мирами будет метаться, беспокойная. Только не так уж много черных душ на свете, как того хочется привидению. Заблудшие есть, черные не встречаются. Еще говорят: вся нечисть, которая вокруг Тихого затона водится, считает его кем-то вроде старшего. Не знаю, как это у них на самом деле называется, но все они его боятся и слушаются.

— Кто — они?

— Ну, там разного хватает. Русалки, водяные, лешие, оборотни. Все это — черные души злых людей, которые после смерти, естественной или внезапной, перевоплотились в разную нечистую силу. Говорю же тебе — плохое место этот Тихий затон. Это теперь люди бояться перестали, потому что научно-технический прогресс и разные другие факторы. А еще лет сто назад никого в те края было калачом не заманить. Разные люди, которые считали себя образованными, время от времени спорили друг с другом, что переночуют на берегу Тихого затона и ничего с ними не случится. Мертвыми никого из них наутро, ясное дело, не находили. Хуже: находили сумасшедших, которые не могли сказать, где они и как их зовут. Кое у кого вообще речь отнимало. Страшно?

— Не знаю, — честно признался Мельник.

Он замолчал, будто нарочно выдерживая паузу. В тишине было слышно, как скребутся где-то под полом мыши, а еще что-то поскрипывало в сенях и потрескивал фитилек свечи.

— С той панночкой так получилось, — снова заговорил дед Иван. — Полюбила она, несмотря на волю отца, простого сельского парня. Крепостное право тогда уже отменили, но все равно панночкам любить сельских парней было нельзя. Ну, бегала она к своему милому тайком, пока не почувствовала: его ребенок под сердцем у нее. Тогда она быстренько соблазнила на балу у губернатора молодого барина-офицера, а тот в страстном пылу и не успел понять, что она — не девственница. Сразу же попросил ее руки. Ребенок родился почти тогда, когда надо. Только сама панночка была чернокосая, ее муж тоже черноволосый, а ребенок вышел белокурый, как его настоящий отец. Быстро все всплыло. Обманутый офицер своего соперника в солдаты отдал. А через год его где-то на войне с турками убили. Панночка и без того счастья с нелюбым, да еще и рогатым мужем не знала, а тут совсем поникла. Через неделю после печального известия сбежала из дома верхом, взяв лучшего жеребца из конюшни мужа. Куда помчалась среди ночи, никто не знал. Коня нашли привязанным возле Тихого затона на следующий день. Рядом валялось на траве женское платье. Утопилась, горемычная, грех большой на душу взяла. Поэтому и душа неспокойная. Ну а через некоторое время пошли разговоры. Будто видели люди, как выныривает из темной воды огромная рыбина, похожая на щуку, только в несколько раз больше и с уродливой пастью. А на щуке — молодая женщина в белой нижней рубашке с распущенными волосами. Это такой знак: нельзя в Тихом затоне рыбу ловить. Кто осмелится, того смерть ждет. Панночка никого не узнает, поэтому для нее все мужчины на одно лицо — лицо ее погибшего милого. Она начинает обнимать, целовать, но ее поцелуи холодны. После них мужчин мертвыми находят. Такая вот сказка.