Нюансеры - Генри Лайон Олди Страница 25

Чем тут занят сапожник?

Армянин смахивал на путевого обходчика – он изучал холл с целенаправленной сосредоточенностью. Так же обходчик идёт вдоль состава, заглядывает под вагоны, простукивает каждую буксу. Вот сапожник цокнул языком, передвинул облезлый стул. Раздёрнул ветхие занавески на окне, выходящем на улицу. Колупнул ногтем стекло, кажется, остался недоволен. Повернул шпингалет, но открывать окно раздумал. Переместился дальше, снял со стены картину – мазня, речной пейзаж – перевесил на свободный гвоздь двумя аршинами левее. Отошёл, полюбовался. Вернулся, поправил. На взгляд Миши, теперь картина висела криво, но сапожника результат устроил.

На месте служителя Клёст давно выгнал бы бездельника на мороз. Но служитель если и поглядывал на сапожника, то с поощрительной улыбкой, как если бы армянин подрядился к Монне художником-оформителем.

– РТА, – ухмыльнулся служитель.

– Что?

– РТА. Разъездной торговый агент. Вы, значит.

Миша наклонился к дураку:

– У вас нездоровая тяга к сокращениям?

Бледный как мел, служитель рассыпался в извинениях. Шутка уже не казалась ему такой смешной, как вначале.

– Ваш номер одиннадцатый, налево по коридору. Вот, пожалуйста, ключ. Приятного вам отдыха.

Принимая ключ с деревянным номерком, на котором стояла цифра «11», Клёст оглушительно чихнул.

– Пошлите кого-нибудь в аптеку, пусть купит ивовой коры. Кипяток у вас найдётся? Мне нужен отвар от простуды.

Он положил на стойку серебряный полтинник:

– Сдачу оставьте себе за труды.

– Не извольте беспокоиться, – полтинник исчез в мгновение ока. – Всё сделаем в лучшем виде!

Войдя в номер, Миша понял, что счастлив.

* * *

Клёст был свято уверен: стоит ему добраться до кровати, и он мигом провалится в вожделенный сон. Что ему скрипы, стоны, шорохи, когда глаза слипаются, а тело молит об отдыхе? Но стоило Мише раздеться до кальсон и исподней рубахи, как откуда-то задул предательский сквозняк. Мишу сотряс такой озноб, что зубы буквально выбили мёрзлую барабанную дробь. Поджимая пальцы на зябнущих ступнях, он прошлёпал к окну, проверил: всё заперто и заклеено на зиму, ниоткуда не дует.

Из дверей? Вроде, тоже нет.

Хрипло бранясь, Клёст нырнул под одеяло, укутался как мог. Полегчало, но теперь чёртов сквозняк бу̀ром лез в выставленное кверху ухо. Миша укутался с головой – сделалось душно. Выпростал наружу голову, кое-как пристроил угол одеяла, чтоб прикрыл ухо. Всё это время кровать под ним стонала с отчаянием смертника, откликаясь на малейшее движение.

Когда же он начал задрёмывать, то сквозь полуприкрытые веки углядел в кресле человеческую фигуру. Мертвец! Кассир! Клёст подпрыгнул, кровать взвыла белугой, и стало ясно: нет, не кассир-телефонист – фраер из «Астраханской».

Как он пробрался в номер?!

– Что же это вы, Михаил Хрисанфович? – фраер с вальяжностью закурил, сощурился недобро. – Торговым агентом сказались, а? Да ещё нашего славного товарищества! Разве вы в шерсти разбираетесь? Не верю я вам, голубчик, нет, не верю, и не просите. Ну-ка, ответствуйте: сколько нынче стоит пуд шерсти мытой, но некрашеной, а сколько крашеной?

Миша хотел было увильнуть – мол, зависит от того, какого качества шерсть, и какой краской покрашена – но горло забил плотный ком: из шерсти мытой-крашеной, не иначе! Язык присох к нёбу, губы онемели.

– Вот и выходит, что обманщик вы, Михаил Хрисанфович, – фраер выпустил дым через ноздри и заколыхался в кресле в такт с клубящимся облаком. – Натуральный лжец! Мало того, вы грабитель и убийца с птичьей кличкой. Пора тебе в клетку, Клёст. Отлетался!

И завизжал пронзительно:

– Не верю! Полиция! Держи-и-и его! Вяжи-и-и его!

Уже понимая, что это дурной сон, Миша дёрнулся бежать – и проснулся. Ошалело заморгал, выпутываясь из липких объятий морока. Понятное дело, в кресле никого не обнаружилось, а за окном, на знакомой визгливой ноте, отчаянно скулила побитая собака.

Когда скулёж затих, Клёст попытался заснуть снова. Но едва мутная дрёма овладела им, как по рельсам оглушительно прогрохотала конка, и сон в испуге бежал прочь. Миша заворочался, ему сделалось жарко, он с трудом выпутался из одеяла, как из нового кошмара. Не прошло и минуты, как его накрыл озноб, пришлось опять лезть под одеяло...

Шёпот? Нет, показалось.

Мышь за плинтусом скребётся. Или не мышь?

Вот опять.

Точно, шёпот, только слов не разобрать. Из соседнего номера. Одно странно: если бы за стеной кричали и было бы слышно – это понятно. А тут не кричат – шепчут. До чего ж стены дрянные! Шёпот сделался громче, приблизился. Казалось, звук раздаётся в номере Клёста. Слуховой обман? Коридор, осознал Клёст. В коридоре шепчутся, под дверью.

«Эй, кто там? Чего надо?!»

Спросить он не успел. Дверь с грохотом распахнулась, в номер, гулко топоча сапогами, повалила тьма тьмущая фараонов: жандармы и полицейские через одного. Миша вскочил, но запутался в одеяле. Со всех сторон его окружили усатые ряхи. Они лоснились, будто маслом смазанные, пламенели морозным румянцем, таращили круглые рыбьи зенки. Под ряхами Клёст видел перетянутые портупеями суконные спины и всё силился уразуметь: как такое возможно? За фараонами приплясывал фраер в каракулевой шляпе, дымил папироской, кляузничал:

– Вяжите душегуба, вяжите!

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

– Да не верьте ему, когда врать станет!

– Никак нет, ваше высо̀ко...

– Вяжите, не верьте; не верьте, вяжите...

К Мише потянулись странно вывернутые, корявые лапы. Клёст закричал – и проснулся. Тьфу ты, про̀пасть! Он дрожал, понимая, что гулкие удары не прекратились: стучали в дверь. Не костяшками пальцев, а будто головой бились, судя по звуку.

«Зря револьвер в пальто оставил. Надо было под подушку сунуть.»

– Кто там? Что надо?

Голос вышел хриплым спросонья и от разыгравшейся простуды. Миша закашлялся и едва расслышал ответ:

– Вiдвар ваш принiс, пане!

Голос был детский. Миша выдохнул с облегчением. А кого ты ждал, спросил он себя. Фраера из «Астраханской»? Полицмейстера? Чёрта в ступе?

– Заходи.

– Не мо̀жу! – жалобно откликнулся посыльный. – За̀мкнено у вас, пане!

Пришлось тащиться открывать. За дверью стоял мальчишка лет десяти, похожий на встрёпанного воробья, с подносом в руках. На подносе курилась паром оловянная кружка: большая, «сиротская». Рядом лежал бумажный пакет. Миша перевёл взгляд на мальчика и обалдел: лоб стервеца украшало пунцовое пятно.

– Ты что, головой в дверь бился?