Пиковая дама и благородный король - Лариса Соболева Страница 25

— Здравствуйте. Мне к Беляеву Григорию Степановичу.

— Нет его.

— А когда будет? — прикинулся паренек, будто ни сном ни духом о смерти Беляева.

— Да считай, никогда. А ты кто?

— Я внук его друга, Сеньков Алексей. У меня отпуск, дед посоветовал провести его здесь, на заграницы денег не хватает. А что значит — никогда не будет? Беляев уехал?

— На веки вечные, — вздохнул пожилой и тощий мужик с седой щетиной, в вязаной шапочке, видавшей виды одежонке и резиновых сапогах.

— Не понял, он… умер?

— Убили лиходеи хреновы нашего Григория Степановича.

— Вот как… — якобы расстроился Сеньков. Он провел по мокрому лицу ладонью, качнул головой. — А что же деду не сообщили? Когда?..

— Убили-то? В конце августа.

— Выходит, мне назад ехать? Боюсь, на мотоцикле завязну, еле сюда добрался. А нельзя у вас хотя бы на пару дней остаться?

— Пошли, отведу тебя к завхозу, щас она заправляет тут всем. Только ты к ней со всем уважением и почтением…

— Ну, это само собой. Вас как зовут?

Мужик вытер руку о пиджак неопределенного цвета, протянул ее:

— Да просто Федорыч. Я здесь заместо сторожа и дворника.

Завхозом оказалась женщина необъятных размеров лет пятидесяти, деревенского вида, неприветливая, при всем при том не казалась злюкой. Но как понял Сеньков, неприветливость Ирины Михайловны вызвана недоверчивостью, она долго присматривалась к нему, паспорт потребовала, изучила до корки, в конце концов, под уговоры Федорыча, дала согласие на проживание. Вероятно, молодой, высокий, симпатичный паренек у нее не вызвал подозрений, но больше повлияло то, что он худой, а раз худой, значит, больной. Тетка Ирина разрешила остаться, назначила и плату. Деньги-то нужны не столько им лично, как пояснил Федорыч по дороге в комнату, сколько на содержание пансионата.

— Мы-то уж как-нибудь протянем на всем своем, а вот чего дальше будет… не знаем. Куда денемся, когда отберут пансионат?

— Вы здесь живете постоянно? — осведомился Сеньков.

— А то! Михайловна с дочкой Мариной беженки аж из Туркмении, да никто их здесь не ждал. Наш лесник давненько работает, еще при коммунистах служил, потом у Григория Степановича, хороший мужик. Котельной заведует бывший доцент на пенсии, невестка выгнала, когда сын погиб, считай, с жилищем пролетел. Врач у нас есть, натуральный. Егоров. Но он по своей воле переехал к нам, квартиру в городе имеет, там дочка с мужем живет. И медсестра есть, незаконченная… то есть институт не закончила. Беляев на вокзале ее подобрал, тоже некуда было деться, от мужа сбежала. Паренек живет, нелюдимый очень, по имени Мирон, болен он тяжко, смертник, чего-то там у него с кровью, я забыл. А повариха здешняя, из деревни. Хорошая женщина, зарплату не требует, для души работает, чтоб внуков не накидали, их у нее пятеро. А я так: от запоя до запоя.

— И вы бомж?

— Он самый, — почему-то радостно сообщил Федорыч. — Вот тебе комната, а хочешь, выбирай любую в этом крыле, в остальных топить не будем, экономим. Вон как сразу похолодало. Постельное тебе Маринка принесет, а мотик твой я в гараж откачу. Ну, привыкай.

Сеньков кинул сумку на незастеленную кровать, чехол с рыбацкими принадлежностями поставил у стола, открыл окно. Повезло ему добраться сюда вовремя — дождь усилился, завесой закрыл обзор, но, несмотря ни на что, вид был замечательный. Одновременно дохнуло холодом и сыростью, Сеньков захлопнул раму, которую сразу залили потеки, сел на подоконник и позвонил:

— Денис, я на месте, мне разрешили пожить в пансионате.

— Я тебя не слышу, — кричал тот.

— Здесь плохая связь. — Сеньков отключил мобильник, повернулся к окну, а там — потоки. — Не орать же мне.

Еще один человек засмотрелся на потеки, криво струившиеся по стеклу. Может быть, его внимание привлекла улица, заливаемая ливнем, гадал Джулай, не сводивший с Ревякина глаз. На самом деле Петр, поставив одну руку на раму выше своей головы, вторую на пояс, смотрел в никуда. Слишком много проблем, причем свалившихся, когда их совсем не ждал, тут уж не впадешь в расслабленный покой, на который тянет во время осенних дождей.

— Плохо, плохо, плохо, — пробубнил он на одной ноте. — Но Ульмера не было в машине, водила его хорошо знает.

— Значит, машину взял тот, кто указан в доверенности, — сказал Джулай. — Ульмер обходится без водителя, сам садится за руль, следовательно, он может и не знать, что в его машине шпионили за нами.

— Я думаю, за Вероникой, — возразил Ревякин. — А потом сели нам на хвост, их было двое… Как бы узнать, кто именно?

— Кто-то из близких ему людей, во всяком случае, один из двух.

— Не хочется думать, что Ульмер затеял против меня возню. Он же не дебил конченый?

Козырь Семы — в безупречной внешности благоразумненького маменькиного сынка, не делающего без мамы с папой шага ни налево, ни направо, ни тем более вперед. Мало кому придет в голову, глядя на него, что этот молодой человек не только самостоятельный, но и практичный, рациональный, предусмотрительный, тонко чувствующий на уровне подсознания чужое нутро. Джулай настоящий дом советов. Поэтому Ревякин его ценил и сейчас даже развернулся к нему, чтоб услышать ответ. Сема высказал свою точку зрения насчет Ульмера обтекаемо, с выводами он никогда не торопился:

— Там, где интерес завязан на больших деньгах, и умные становятся дураками. Есть, конечно, исключения из правил, но пока я не могу сказать, к какой категории он относится.

— Где сейчас Вероника? — поинтересовался Ревякин.

Джулай держал мобильник в руке, нажал на одну кнопку — срочный вызов, поднес к уху и бросил фразу:

— Где она?

Связь он включил громкую, чтобы Ревякин услышал отчет дословно:

— Шла полтора часа к дому на Малой Заводской под номером 28, только что вошла в подъезд.

— Это адрес Лаймы, ты видел ее на похоронах, — сказал Джулай Ревякину, который неторопливо приближался к нему. — Эффектная блондинка.

— М-м… — закивал тот, припоминая. — Красивая. Кто она?

— Стриптизерша. Ребята не раз забирали пьяную Зинулю от нее либо от Саши Азизовой, это три закадычные подружки. Наверняка Вероника подалась к Лайме.

— На хвосте у нее сидят? — спросил Ревякин.

— Похоже, — ответили в трубке. — Мы засекли авто темно-синего цвета с номером «199», машина ехала от дома девушки, сейчас стоит во дворе, куда она вошла.

— Продолжайте наблюдение.

В наступившей тишине Ревякин, скрестив на груди руки, прошелся по периметру кабинета, глядя под ноги и время от времени бормоча: «Плохо, плохо, плохо…» Джулай следил за ним глазами, прищурившись, но не изучал его, скорее, был озабочен не меньше патрона.