Кинжал с мальтийским крестом - Марта Таро Страница 25

Александр покосился на мать. Её застывшее лицо и поджатые губы говорили сами за себя: менять гнев на милость она явно не собиралась. Всё как всегда – ничего нового. Стало противно: ну что он, право слово, как дитя малое – цепляется за несбыточные мечты. Давно пора смириться и принимать баронессу Шварценберг такой, как она есть. Откуда-то издалека, из закоулков памяти, а может, из детских снов выплыла привычная надежда: если ещё немного потерпеть, то мать прозреет, поймёт, насколько была не права. Но Евдоксия упорно не замечала в сыне ничего хорошего. Он был плох, плох и ещё раз плох. Может, он просто не заслуживал любви? Но тогда – это крах. Кем нужно быть, чтобы оказаться недостойным любви собственной матери?

Привычная боль царапнула сердце, а потом уколола – проткнула грудь раскалённой иглой. Нет, не думать!.. Только не сейчас… Надо бы вспомнить о чём-то приятном… Стихи! Как же вчера помогли стихи! После ужасного скандала они как будто омыли душу. Его б воля – читал бы целыми днями. Может, так и сделать? Закрыть дверь на замок, никого не видеть и не слышать. Пусть сердце вылечат стихи… Вчера же они смогли усмирить ярость. Он умилился чуть ли не до слёз, увидев переписанное «письмо Татьяны». Это было так прекрасно, что он даже начал читать вслух. Стихи лились, как родник по камням. Чистые и звучные… Ну а чувства… Что уж и говорить! Хоть так прикоснуться к настоящей любви…

Александр прочитал последние строки: «Но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю» – и вдруг увидел под ними подпись. Ангел.

Милая Лив. Она переживала, что забрала «Евгения Онегина», и теперь заботилась о кузене – прислала список. Добрая девочка! А что же он? Толкнул бедняжку дверью. Лив упала на пол, растерялась, а он даже не смог найти для неё ободряющих слов. Он не заслуживает её заботы. Прекрасный Ангел! Он был с ней непростительно груб. Евдоксия терзает и обкрадывает бедняжку, а тут ещё и дурак-кузен со своим раздражением.

Сложив письмо, Александр решил, что завтра же извинится. Поговорит с Лив и обязательно сделает ей подарок. Нужно порадовать девушку, ведь Евдоксия не даёт ей ни гроша из её же собственных денег. Можно заехать на Кузнецкий Мост и что-то купить. Лучше всего, конечно, было бы заказать те модные платья, на которые прислали денег Чернышёвы. Тётка Алина уже намекала, что пора поговорить с баронессой и заставить её выдавать деньги на содержание Лив. Но Александр не смог себя заставить. Объясняться с матерью насчёт денег? Благодарю покорно… Это оказалось свыше его сил, и теперь юная кузина «щеголяла» в обносках от старших сестриц. Может, самому оплатить наряды, и поставить всех перед фактом?.. Нет, ничего не выйдет! Мать обвинит его в попрании мыслимых и немыслимых приличий и устроит скандал. Сама же под шумок вернёт одежду в магазин, а денежки присвоит.

Вдруг Александра осенило: надо купить дорогое украшение и попросить Лив объяснить всем, что это – фамильная драгоценность. Кузина – трогательная и беззащитная – казалась такой одинокой. В этом они с ней были похожи. Правда, у Лив всё-таки имелась Полина – та искренне любила девушку. Но ведь тётка скоро уедет, и бедный ангел окончательно осиротеет.

Александр уже объявил матери, что в последний раз приедет к ним в дом на свадьбу Алины. Ещё через день отбывала в своё паломничество Полина. Младшей из тёток как жене Эрика фон Масса одна дорога – с мужем в Богемию. Вот и получалось, что бедняжке-кузине предстоит остаться один на один с властной и беспощадной баронессой Шварценберг. Это было не просто жестоко, но даже и подло. Александр, как никто другой, знал свою мать: если у Евдоксии не будет укорота, она не моргнув глазом продаст свою подопечную любому, кто больше заплатит. Ей бы лишь горсть монет и возможность играть – остальное баронессу не волнует. Но что же теперь делать ему?

Выхода не было. Если Александр не выполнит свою угрозу и продолжит бывать на Тверской, мать сразу же решит, что победила, и совсем распояшется. Оставалось одно – з-абрать Лив из этого дома. Кузина как-то вскользь упомянула, что хочет поехать в деревню к сестре. Вот так и нужно сделать. Он сам отвезёт её в поместье к родным. Решение, хоть и плохонькое, но всё же нашлось. На душе полегчало. Александр наконец-то лёг в постель – надо же хоть немного поспать. Завтра он собирался на Кузнецкий Мост – за подарком для Лив.

На ювелиров Александр потратил чуть ли не всё утро, но умудрился найти то, что хотел. Приходилось возмещать большую сумму, и он выбрал очень дорогое жемчужное ожерелье. Крупный, как лесной орех, жемчуг и сам по себе стоил немало, но большую часть сумасшедшей цены просили за фермуар, скреплявший нити, а вернее, за огромный изумруд в его крышке.

Опасаясь, что покупатель мог что-то недослышать, приказчик написал на листке сумму с четырьмя нулями и положил бумажку на прилавок. Немецкая половина в душе Александра ужаснулась, но русская прошептала, что это – то, что нужно. Честное решение. А не дай бог, если с Лив что-нибудь случится, то она сможет продать фермуар и жить на полученные деньги. Шварценберг долго прикидывал, как поступить, и сам себе удивлялся: ведь если сейчас заплатить за ожерелье, его нынешние ресурсы практически иссякнут. Придётся самому ехать в Прагу за золотом.

«Ну и что, – беззаботно откликнулась русская половина его души. – Очень даже удачно! Можно съездить и заодно посмотреть, как там Эрик хозяйствовал. Да и Алину в имении устроить». В конце концов, у него из родни – только две тётки и кузина. О ком ещё можно заботиться?.. Решено, так он и поступит.

Александр сообщил приказчику, что покупает ожерелье, велел упаковать его в красивый футляр, а сам отправился домой за деньгами. Пока он вернулся на Кузнецкий Мост и расплатился, прошло немало времени, и Александр сильно опоздал на Тверскую. Но мать, казалось, этого не заметила. Она вообще его не ждала. Пришлось в одиночестве сидеть в гостиной, дожидаясь выхода женщин. Поначалу Александр обрадовался – решил, что сможет поговорить с Лив наедине. Но кузины в гостиной не было, а лакей, отвечая на его вопрос, доложил, что юная графиня вместе с тётушками наряжает невесту. Разговор откладывался.

Александр решил, что улучит момент и договорится о встрече, но это оказалось не так-то просто. Женщины спустились к нему, когда времени оставалось впритык. Он устроил в карете мать, сел туда же сам и в окно наблюдал, как рассаживаются тётки и Лив. Когда же Алина в старинной парчовой юбке еле протиснулась бочком в экипаж, а Лив всё ещё оставалась на улице, Александр, не глядя на мать, выскочил из кареты и, наклонившись к уху кузины, прошептал, что будет ждать её в кабинете после отъезда гостей. Глаза Лив заметались, и он понял, что услышан. Александр вновь забрался в карету и занял место напротив матери – до прибытия в церковь ему ещё предстояло вынести на своих плечах бремя её ледяного молчания. Впрочем, этого можно было и не бояться – ехать им было недалеко.