Яд древней богини - Наталья Солнцева Страница 25

- Допустим, - согласилась Ева. - И что дальше? Кто этот маг, киллер, гипнотизер? Призрак или реальный человек? Как ты собираешься его вычислять?

Сыщик приуныл. Он жевал блинчик за блинчиком, раздумывая над ее словами. Перед ним вырисовывался безнадежный тупик. Слежка, к которой он прибегал, когда иные средства были исчерпаны, здесь не имела смысла. И Ершова, и Руднева умерли, следовательно, злоумышленник перенесет свое внимание и свои действия на новую жертву. Кто это будет - неизвестно.

«Схожу-ка я в гости к Ершову, - решила Ева. - Вокруг него все умирают. Вдруг именно он и есть черный маг, скрывающийся под маской журналиста?»

- Ты не подозреваешь Ершова? - небрежно спросила она сыщика.

- Ой, - скривился тот. - Что же, он сам в газету написал о своих делишках?

- Почему бы и нет? Маньяки часто бросают вызов обществу.

Смирнов без воодушевления отнесся к ее идее. Он выпил две чашки киселя и завалился на диван - смотреть в потолок, думать. Авось догадка появится сама собой, из пустоты. Это был способ Евы, но сыщику он пришелся по душе. Особенно сейчас.

Всеслав лежал на диване, а Ева начала собираться.

- Ты куда?

- На занятия, - солгала она. - Испанский язык становится популярным.

Сыщик зевнул. После еды его клонило в сон. Когда Ева закрывала за собой дверь, из гостиной доносилось мирное похрапывание.

Адрес журналиста был записан в Славкином блокноте, откуда он перекочевал в записную книжку Евы. Она не испытывала угрызений совести. У них нет секретов друг от друга. А маленькие хитрости - не в счет.

На улице стояла духота, насыщенная влагой и запахами города. Ветер шумел листвой в аллеях, собирал тучи. На западе небо стало сизым, тяжелым от надвигающейся грозы. Ева спохватилась, что не взяла зонтик, но возвращаться не стала. Не повезет.

Ей все равно не повезло. Поднимаясь в расхлябанном, скрипучем лифте на пятый этаж, она сообразила: без предварительного звонка и договоренности Ершова она, скорее всего, дома не застанет. Так и вышло.

Дверь квартиры, куда она звонила и стучала, осталась закрытой. Зато открылась соседняя: не снимая цепочки, в щель на Еву уставилась худосочная старушенция. У ее ног прыгала и пронзительно тявкала рыжая собачонка.

- Здравствуйте, - вежливо поздоровалась нарушительница спокойствия.

- Доброго здоровья, - прошамкала бабуля, не спуская с Евы любопытного взгляда. - Вы к Ершовым? Их нет никого. Мавра померла - царствие ей небесное, а Гриша на работе. Он раньше восьми вечера не является.

Ева скорчила огорченную мину.

- Жалость-то какая! Я по поводу статьи Григория, хотела обсудить с ним детали. Что же делать?

Старушка покачала головой, прикрикнула на собаку:

- Уймись, оглашенный! Дай с человеком поговорить! Вот горластый какой попался. Марсик-то у меня смирный был, послушный. Заболел чем-то, зачах… я его лечила, лечила, да все без толку. Пропал Марсик, издох. Я его сама ходила закапывать. Под кривой березкой его могилка.

«Хозяйка Марсика! Того самого! - «щелкнуло» в уме Евы. - Очень кстати. Раз Ершова нет дома, поболтаю хотя бы с ней».

- А можно, я у вас подожду Григория? - жалобно попросила она. - Издалека ехала! Не возвращаться же?

Бабуля, видимо, жила одна-одинешенька и, кроме собаки, собеседников у нее не было. Она откинула цепочку и пригласила Еву в запущенную темную прихожую, оклеенную старыми обоями. Комната оказалась ничем не лучше.

- Проходите, барышня, не брезгуйте, - шамкала хозяйка, предлагая гостье садиться на продавленную тахту. - Собаке я только на полу лежать разрешаю, на подушке.

В подтверждение ее слов рыжий песик улегся на брошенную в углу подушку и притих.

Ева без труда вызвала на откровенность соседку Ершовых.

- Вы давно здесь живете?

- Почитай, годков сорок с хвостиком. Гриши еще на свете не было, когда я сюда переехала. Тогда в ихней квартире жил один Саша Ершов, он в типографии работал, наборщиком. Хороший человек был. Потом он познакомился с Маврой, привел ее сюда, женился - не посмотрел, что она с ребенком. Правда, мальчонка умер скоро, горемычный. Мавра-то как убивалась, сутки напролет голосила… страшно вспомнить!

Старушке так хотелось поговорить, что она опережала вопросы гостьи. Все же Еве удалось вставить реплику.

- Бедный ребенок. А отчего он умер?

- Хворал… задыхался, с сердцем что-то случилось. То ли порок был, то ли болезнь. Мавра ко мне бегала, горе изливала, советовалась, чем лечить. Если человеку на роду написано умереть, ему лекарства не помогут. Ершовы сильно переживали. Саша ребенка полюбил, как родного, на руках носил… продукты самые лучшие покупал, по больницам возил, по докторам разным. Только все зря.

- Григорий у них родился уже после смерти братика? - спросила Ева.

Старушка помолчала, вытерла краем фартука слезящиеся глаза.

- Гриша-то? Ершовы ему приемные родители. Они его из детдома взяли на воспитание.

- Ка-а-ак?!

- А чему тут удивляться? После смерти своего сыночка Мавра заявила мужу, что рожать больше не станет. Раз у нее первый ребенок больной оказался, то и второй может таким же быть. Она вообще детей уже не хотела. Это Саша настоял, чтобы взять мальчика-сироту и вырастить, как своего. Мавра сначала сопротивлялась, потом согласилась. Ершовы Гришу усыновили, но не в младенческом возрасте. Ему было лет пять, так что он все помнит и знает. Никакой тайны тут нет.

- Он любит… любил приемных родителей?

- Любил, а как же! - ответила старушка. - Саша, правда, умер вскоре. Несчастный случай. Шел зимой, в гололед, в темноте поскользнулся, ударился затылком - и убился насмерть. Мавра во всем винила себя - мол, это ее Бог наказывает. Она шибко верующая была. Гришу ей пришлось одной растить. Ничего, справилась. Она шила - на фабрике посменно вкалывала, да еще заказы брала на дом. Даже когда сама заболела, к ней продолжали клиенты ходить. Не так много, как раньше, конечно - а один, два в месяц. К пенсии был дополнительный заработок.

Старушка надела на нос очки, порылась в комоде и достала коробку с фотографиями.

- Надо же мне вас развлекать! - сказала она Еве. - Глядите-ка, вот Мавра в молодости. Это мы с ней у подъезда стоим, Саша покойный снимал. Красивая она была баба, только несчастная. Впрочем, может, я ошибаюсь. Мавра хоть недолго, да пожила с Сашей, сына воспитала, пусть и не родного. А я свой век одна прокуковала, как пустоцвет!

Она перебирала старые фото, улыбалась, вздыхала. Показывала Еве то на одного человека, то на другого, вспоминала давние истории. Но гостья ее слушала вполуха, спросила невпопад:

- Ершова не говорила вам о письмах, которые она получала в последнее время?