Клад вечных странников - Елена Арсеньева Страница 25

Меня дед не слушал, на мои мольбы не откликался, а этого, незнакомого, произнесшего несколько непонятных слов, послушал сразу. Конечно, я был виноват перед ним, что все-таки вступил в пионеры. Для него это было страшным преступлением: ведь я присягнул на верность власти антихристов, как называл он большевиков. Именно поэтому он и решил сойти во гроб до времени. И как мы ни плакали, как ни просили его встать, вернуться к нам, он оставался непреклонен до тех пор, пока не встал на пороге странник, не повернул крышку гроба крестом и не сказал ему заветные слова.

Помнишь, каким был тот человек? В простой крестьянской одежде, в разбитых сапогах, с измученным лицом. Один из многих, которые тянулись из деревни в город. И только глаза отличали его от прочих: потерявших надежду, изверившихся.

Я узнал его сразу.

Его пригнали несколько дней назад по этапу и определили в наш барак, на освободившиеся за смертью постояльца нары. Или место это было такое несчастливое, или застудился он в пути, однако уже к вечеру его начала бить лихорадка. Я наклонился над ним подать воды – а он вдруг сказал: «Федор! Помнишь ли ты меня?» Я поглядел в его запавшие глаза, обметанные уже смертными тенями, – и чудо свершилось. Я узнал его! Но видел теперь не лицо умирающего, а словно бы себя самого, мальчишку с еще не высохшими слезами.

Помнишь? Мать позвала его выпить чаю с дороги. Она не знала, куда его посадить, чем угостить, коли он вернул к жизни деда. Странник согласился. Мы все сели за стол, а мать вышла зачем-то в сени и вдруг вбежала белее полотна.

«Идут! – шепнула она, теряя голос от страха. – Идут солдаты, милиция!»

Странник поднялся. «Это за мной, – сказал он спокойно. – Ничего не бойтесь, Господь да охранит вас. Уйдите отсюда все».

Мать вытащила нас в соседнюю комнату, но я вырвался и прильнул к дверной щелке. «Прощай, брат, – сказал странник деду. – Странствуй же с миром! Теперь ты все знаешь. Храни великую тайну свою, а уж я свою сохраню как надо». Он перекрестил деда, помог ему поднять крышку подпола и спуститься туда. А сам встал на пороге, чтобы встретить вооруженных людей, которые ворвались в дом.

«Вот он я, – промолвил очень спокойно. – Вы пришли за мной, так возьмите меня. Но не троньте этих людей, они виновны только в том, что накормили нищего». И нас не тронули…

А его увели.

Он уходил, не оглядываясь на дом, которому доверил ту самую тайну, которую должен был хранить. Да, за минуту перед тем, как отворить дверь своим преследователям, странник с невероятной силой поднял доску порога, сунул туда какой-то темный, продолговатый предмет и опустил доску на место так, что гвозди точно вошли в пазы. Никто и никогда не догадался бы, что под порогом тайник! Он ведь не знал, что я смотрел в щелку и видел все это…

Его увели, он сгинул бесследно, и дед с тех пор тоже исчез. В подполе был потайной ход в соседний двор – им дед и ушел, конечно.

Уже под утро, когда мать, наконец, уснула, измученная слезами, я взял стамеску и поднял порожек. Что же увидел я там? Ты это знаешь, ведь ты подсматривала тогда за мной при тусклом свете занимающегося утра. В моих руках был маленький гробик из почерневшего, словно обугленного дерева. На крышке едва можно было разобрать крест. Это был, конечно, ларец, ковчег. Я видел стык крышки, видел металлический засовчик. Но бесполезно было даже и пытаться поднять крышку, сдвинуть засовчик. Они не поддавались никаким усилиям, а ведь чего я только не делал! В конце концов я оставил все попытки, решив, что это никакой не ларец, а просто некий знак этих странников, к числу которых принадлежал и мой дед. И только вчера я услышал тайну. Как я был глуп! Ведь секрет замка был все время перед глазами у меня и, уж конечно, в моей памяти!

Странник открыл мне его, умирая, призывая на мою голову Божье благословение. Он заклинал прийти на смену деду, рассказал, где его искать, он завещал сменить старика на его священном посту… если я останусь жив, конечно. Если меня пощадит та самая десница, которая не пощадила его.

Не знаю, ничего не знаю! Завтра может прийти ответ на мою просьбу отправить на фронт.

Тонечка, моя маленькая сестренка! Бог даст, я когда-нибудь напишу тебе настоящее письмо, на бумаге, чернилами или хотя бы карандашом, и ты сможешь прочесть его… а не это, написанное только моим усталым воображением, моей тоской и надеждой. Письмо, которое так и останется неотправленным.

Прощай! Твой брат Федор.

* * *

Бежали напрямик через лес, по какой-то едва заметной тропочке, проламываясь сквозь густой, бьющий по лицам ветвями подлесок.

Ветер усиливался, и запах дыма становился с каждой минутой все ощутимее, все плотнее. Уже реяли в низинках над землей серые волокна, напоминавшие обычные осенние туманы, однако на дворе стояла не сырая осень, а начало сухого июля, и пахнул этот «туман» не лесной прелостью и грибами, а дымом.

Дымом он и был.

Теперь уже все верили Петру. Собственно, самым первым доказательством опасности послужило бегство Змея с Виталей. Татуированный бандит обладал поистине змеиным чутьем на беду и неподражаемым умением спасать свою жизнь. Виталя тоже зарекомендовал себя в этом деле на «отлично». Ну что ж, остальным надо было всего лишь последовать их примеру.

Жаль только, что не на машине, а бегом.

Ну, кто бежал, а кто и ковылял!

Ирина не сомневалась, что все ее спутники думают сейчас об одном и том же: «Почему бог не дал ума красивым женщинам?» Ведь все думали, что Ирина сама была настолько глупа, что отправилась в лесную глушь в модельных босоножках на шпильке! Но, во-первых, ей просто ничего больше не оставалось, а во-вторых, когда она садилась в электричку, чтобы ехать в Арень, кросс по пересеченной местности как-то не планировался.

– Ну отломи ты их совсем! – крикнула бегущая впереди Маришка, отмахнув со лба пот.

– А что, может, и правда? – раздался голос замыкающего Петра. – Я видел в какой-то рекламе…

– Эту рекламу придумал мужчина! – пропыхтела Ирина. – Походил бы сам с отломанными каблуками! Такое впечатление, что у тебя ноги коленками назад!

Сергей громко прыснул. Павел сердито покосился на него и подхватил Ирину под локоть:

– Давай я тебя понесу, а?

– Не стоит надрываться, – обернулась Маришка. – Сейчас речка! – И громко взвизгнула, когда под ногами раздался плеск: вбежала в воду, не заметив ее в серой дымной завесе.

Маришка клялась, что здесь воробью по колено, но Петр все же заставил всех раздеться, обмотать одежду вокруг головы, а обувь нести в руках.

Маришка оказалась девушкой без комплексов. Одним махом содрала с себя платьишко, расшлепанные босоножки – и врезалась в серые мелкие волны по колено, изредка тихонько взвизгивая, когда вода поднималась выше. Мышцы ног плавно переливались под нежной кожей, чуть тронутой загаром, однако спина оказалась черная, спаленная солнцем: так называемый огородный загар.