Смерть в "Ла Фениче" - Донна Леон Страница 25

По прочтении опуса Брунетти решил сам отправиться на поиски обоих авторов, — все лучше, чем сидеть и злиться, дожидаясь, пока те явятся в кабинет по его приглашению. Время шло к девяти, так что искать обоих имело смысл не на работе, но в баре, что за мостом Понте-деи-Гречи: если исходить из того, что данный час относится к первой половине дня, то это был единственно возможный и логически неизбежный вывод.

Хоть Брунетти и страшился всякий раз, что к расследуемому им делу прикомандируют эту парочку, он обожал обоих. Альвизе — плотного смуглого коротышку лет сорока пяти — можно было бы назвать карикатурным сицилийцем, не будь он родом из Тарвизио, что на самой границе с Австрией. На работу его взяли в качестве эксперта по современной итальянской эстраде; как-то, лет пятнадцать назад, ему собственноручно подписала программку Мина — легендарная королева итальянской поп-музыки. За долгие годы событие это до того расширилось и расплылось (как и сама Мина) от бессчетных пересказов, что Альвизе уже намекал, маслено поблескивая глазками, что между ним и Миной было далеко не только это. Причем на его рассказы никак не влиял тот факт, что певица была на голову выше самого Альвизе и раза в два шире.

Риверре, его напарник, был рыжеволосый палермитапо [27], которого интересовали в мире две вещи: футбол и женщины, — причем именно в такой последовательности. Лучшим мигом своей жизни он считал беспорядки на футбольном стадионе в Брюсселе. Свой рассказ о том, что он делал там до прибытия бельгийской полиции, он дополнял сагами о покоренных дамах, обычно иностранках, которые якобы падали направо и налево, как колосья, под серпом его неодолимого обаяния.

Брунетти нашел обоих именно там, где предполагал — у стойки бара. Риверре читал спортивную газету, а Альвизе болтал с Арианной, содержательницей заведения. Ни один из них не заметил Брунетти, пока тот не подошел к самой стойке и не попросил чашечку кофе. Тогда Альвизе приветливо улыбнулся, а Риверре даже оторвался от газеты, чтобы поздороваться с начальником.

— Еще два кофе, Арианна, — сказал Альвизе, — все три за мой счет.

Брунетти разгадал незатейливую хитрость, имеющую конечной целью обратить его в должника. К тому времени, когда подали все три кофе, газета в руках Риверре непостижимо трансформировалась в синюю папку, которая теперь лежала прямо на стойке.

Брунетти положил себе две ложки сахара и помешал.

— Это вы двое ходили домой к маэстро?

— Да, синьор, — бодро отчеканил Альвизе.

— А какой дом! — протянул Риверре.

— Я только что прочел ваш отчет.

— Арианна, принеси-ка нам еще бриошей.

— Причем прочел с большим интересом.

— Спасибо, синьор.

— В особенности ваши замечания по поводу его гардероба. Я так понимаю, вам не нравятся английские костюмы.

— Нет, синьор, — Риверре, как обычно, юмора не понял, — По-моему, у них штанины слишком широкие.

Альвизе, протянув руку через стойку, чтобы открыть папку, совершенно случайно пихнул напарника локтем — может, чуть сильнее, чем следовало.

— Что-нибудь еще, синьор?

— Да. Скажите, пока вы там были, вы не заметили никаких признаков присутствия дочери синьоры?

— А что, у синьоры и дочка есть? — это вступил Риверре.

— Поэтому я и спрашиваю. Были там хоть какие-то следы ребенка? Книжки? Одежда?

Лица обоих отразили напряженнейшую работу мысли. Риверре завел глаза в космос, оказавшийся к нему, по-видимому, значительно ближе, чем к прочим людям, а Альвизе уперся взглядом в пол, засунув обе руки в карманы форменных брюк. Прошла добрая минута, прежде чем оба ответили «Нет, синьор!» — в один голос, как будто долго репетировали.

— Вообще ничего?

И снова — каждый отыгрывает собственное амплуа, а следом — синхронное «Нет, синьор!».

— Вы говорили с экономкой, с бельгийкой?

При воспоминании о бельгийке Риверре закатил глаза, что следовало понимать в том смысле, что тратить время на эту сухую жердь, будь она хоть иностранка, значит тратить его впустую. Альвизе ограничился кратким:

— Да, синьор.

— А не говорила ли она вам чего-нибудь, на ваш взгляд, важного?

Риверре уже набрал воздуха для ответа, но напарник успел раньше:

— Да она толком ничего и не сказала. Но у меня осталось впечатление, что она недолюбливает синьору.

Тут Риверре не утерпел и ввернул со зловещей улыбкой:

— Интересно, за что — ей-то? — с ударением на «ей-то».

Брунетти, осадив его холодным взглядом, обратился к Альвизе:

— А почему?

— Не знаю, ничего такого, на что бы можно пальцем показать.

Риверре позволил себе только фыркнуть— это продолжало сказываться действие холодного взгляда.

— Я хотел сказать, синьор, ничего конкретного, но такое впечатление, что в присутствии синьоры она держалась с нами как-то натянуто. Она без синьоры-то держалась натянуто, но все-таки было какое-то такое ощущение. Она становилась, ну не знаю, холоднее, что ли, при виде синьоры, а особенно при разговоре с ней.

— А когда он был, этот разговор?

— Когда мы только вошли. Мы спросили, ничего, мол, если мы посмотрим квартиру — ну, глянем на его вещи. А она нам как-то так ответила — в смысле, синьора — вроде как не хочется ей этого. Но проходите, говорит, и зовет экономку — чтобы, значит, показала, где вещи. Так вот, когда они разговаривали, экономка держалась как-то — холодно, что ли. А потом, с нами, она малость отошла. Не то чтобы потеплела — бельгийка, она бельгийка и есть — но с нами все-таки она была получше, поласковей, что ли, чем с ней, с хозяйкой.

— Вы беседовали с синьорой после этого?

— Только перед самым уходом, синьор. Мы же бумаги прихватили. А ей это вроде как не понравилось. Так зыркнула, что мы сразу поняли. Испрашиваем, можно, мол, мы возьмем документы. Это полагается, синьор, — в правилах так прямо и записано.

— Я знаю, — спокойно проговорил Брунетти. — Что-нибудь еще?

— Ага, — прорезался Риверре.

— Что же?

— Она не возражала, чтобы мы осмотрели одежду и шкафы. Отправила с нами экономку, сама даже не пошла. А вот когда мы пошли в другую комнату, где бумаги, тут она пошла с нами, а прислуге велела подождать за дверью. Ей совсем не хотелось, чтобы мы в них копались, синьор, в бумагах этих и документах.

— А что это за бумаги?

— На вид официальные, синьор. Все сплошь на немецком, и мы принесли их сюда для перевода.

— Да, я читал ваш отчет. Что стало с этими бумагами после того, как их перевели?

— Не знаю, синьор, — ответствовал Альвизе. — Может, все еще лежат у переводчицы, а может, их уже назад отослали.